Неизвестный Бунин

Отметим вскользь, что от этого бунинского ощущения надиндивидуальности «Я» и его причастности к бессмертию – всего шаг к той «свободной субъективности», принадлежащей не субъекту, а качеству, которое выдвинет Б. Пастернак («Символизм и бессмертие»). Всё это перекликается с некоторыми положениями феноменологической школы («трансцендентальный субъект», «интенциональность» как непрерывное трансцендирование и т. д.; ср. определение Пастернаком жанра «Охранной грамоты» как «автобиографической феноменологии»²⁴), о близости к которой творчества Бунина мы еще скажем ниже.

Перечисленные выше мотивы с удивительным постоянством повторяются на протяжении всего творчества Бунина.

Укажем на некоторые примеры, взятые из его лирики, ибо в отличие от прозы, где часто тщательно запрятано и почти неопределимо не только его собственное «Я», но и «Я» повествующее, – именно в лирике Бунин раскрывается с наибольшей прямотой и откровенностью.

Уже в самых первых юношеских стихах можно почувствовать эти мотивы, в таких как, например, «Весенняя песенка» (1886 г.), «Музыка вечера» (1886 г.), «Он говорил в тоске тревожной» (1886 г.), «Мы все рабы» (1887 г.). Вот стихотворение восемнадцатилетнего Бунина «Ветер осенний в лесах подымается» (1888 г.):

Жизнь зарождается в мраке таинственном.Радость и гибель еяСлужат нетленному и неизменному,Вечной красе Бытия!

(С этого момента слова «Бытие», «Ночь», «Душа» и т. п. он начинает писать в определенном контексте с большой буквы.)

Затем тема звучит всё более определенно.

«Любил он ночи темные в шатре» (1901 г.) —

бессмертие прошлого.

«Ночь» (1901 г.) —

…счастие слияньяВ одной любви с любовью всех времен!

«Отрывок» (1902 г.) —

Умру – и всё ж останусь в этом мире,Как часть его великой, вечной жизни…

«Надпись на чаше» (1903 г.) —

Вечно лишь то, что связует незримое связьюДушу и сердце живых с темной душою могил.

«Весна и ночь, и трепет звезд» (1904 г.) —

Душа моя и жизнь моя.В ночном потоке бытия…

«Луна полночная глядит» (1904 г.) —

А что за ней? Там тоже я,Душа моя.

«Джордано Бруно» (1906 г.) —

Живя и умирая, мы живемЕдиною, всемирною Душою…

«Мекам» (1906 г.) —

Смерть есть приближенье к Божеству…

«Собака» (1909 г.) —

Я человек: как Бог, я обреченПознать тоску всех стран и всех времен.

«Могила в скале» (1909 г.) —

Тот миг воскрес. И на пять тысяч летУмножил жизнь, мне данную судьбою.

«В Сицилии» (1912 г.) —

Обители забытые, пустые —Моя душа жила когда-то в них…

Чем дальше, тем настойчивее становятся эти мотивы:

«У гробницы Виргилия» (1916 г.) —

Жить отрадою земною,А кому – не всё ль равно!…Счастлив я,

Что моя душа, Виргилий,Не моя и не твоя.

«Псалтирь» (1916 г.) —

Дни мои отошли, отцвели,Я бездомный и чуждый земли…Укажи мне прямые путиИ в какую мне тварь низойти.

«В горах» (1916 г.) —

Я говорю себе, почуяв темный следТого, что пращур мой воспринял в древнем детстве:– Нет в мире разных душ и времени в нем нет!

«Памяти друга» (1916 г.) —

И ты сказал: «Послушай, где, когдаЯ прежде жил? Я странно болен – снами…Как эта скорбь и жажда – быть вселенной,Полями, морем, небом – мне близка!..

Та сладостная боль соприкасаньяДушой со всем живущим…

«Луна и Нил» (1916 г.) —

…И пять тысячелетийпрошли с тех пор… Прошли и для меня:И разве я тот полдень позабыл?

«Дедушка в молодости» (1916 г.) —

Вот этот дом, сто лет тому назадБыл полон предками моими…

«Нет Колеса на свете, Господин» (1916 г.) —

А мир, а мы? Мы разве не похожина Колесо?..

«Качаюсь, плескаюсь – и с шумом встаю» (1916 г.) —

«Я» отождествленное с волной.

«Этой краткой жизни вечным измененьем» (1917 г.) —

память – тайна…