Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу

СЛЕСАРЬ. Здравствуйте, гражданин чекист Марейкис! Не думали, что встретимся? А я – вот он, весь перед вами! Или забыли, как меня на Лубянке допрашивали в девятнадцатом?

Бьет Чена по лицу.

ЧЕН. Я протестую, Кирилл Николаевич!

СЛЕСАРЬ. Я те, сука, попротестую!

ГИАЦИНТОВ. Успокойся, Слесарь. Поменьше эмоций. Спасибо тебе, Сергей Дмитриевич. Отойди к дверке. Ну вот, милейший Чен. Партию вы свою проиграли. Хотите жить – давайте говорить начистоту, как разведчики.

ЧЕН. Здесь какая-то трагическая ошибка, Кирилл Николаевич.

ГИАЦИНТОВ. Пеняйте на себя. Вас станут пытать. Не гуманно? Так помогите мне не быть жестоким. Вы сами делаете нас зверьми. Черт с ними, с танками! Черт с Исаевым! Скажите мне, что вы передали тому человеку, который ушел от нас, и я оставлю вам жизнь! Какой пакет вы ему сунули – скажите, и – все!

ЧЕН. Кирилл Николаевич, у ваших сотрудников богатая фантазия…

ГИАЦИНТОВ. Сергей Дмитриевич, забирайте его и работайте вволю. И по вашей методике – иголочку в мизинчик, там мясцо молоденькое, чтоб кровь клопчиками, клопчиками – кап, кап! Потечет! Потечет, чекистская харя!

СЛЕСАРЬ уводит ЧЕНА. ГИАЦИНТОВ вызывает АДЪЮТАНТА.

Партию шахмат?

АДЪЮТАНТ. О… С наслаждением…

Садятся за шахматную доску.

ГИАЦИНТОВ. Прижали вы меня, дружочек.

АДЪЮТАНТ. О, Кирилл Николаевич.

ГИАЦИНТОВ. Что это вы взяли манеру через каждую фразу «о» говорить?

АДЪЮТАНТ. Весьма эмоционально…

ГИАЦИНТОВ. Не нахожу. Шах.

АДЪЮТАНТ. Гарде.

Входит СЛЕСАРЬ.

ГИАЦИНТОВ. Ну?

СЛЕСАРЬ. Молчит.

ГИАЦИНТОВ. Ай-яй-яй… Стыдно… Работайте еще…

СЛЕСАРЬ уходит.

И тем не менее шах.

АДЪЮТАНТ. Я беру вашу королеву.

ГИАЦИНТОВ. Ферзя. Вы родились счастливчиком.

АДЪЮТАНТ. Счастливчиком становятся, Кирилл Николаевич. Рождаются все одинаковыми.

ГИАЦИНТОВ. Очень наивное заблуждение, Воля. Мат. Так вот, зовите нашего доктора. Это – последний шанс.

АДЪЮТАНТ выходит. Появляются ДОКТОР с саквояжем и два сотрудника. СЛЕСАРЬ вводит ЧЕНА – избитого и окровавленного.

Сейчас мы вспрыснем вам, милейший Чен, только что полученный препарат, который парализует вашу волю. И помимо своей воли вы расскажете все, что нас будет интересовать. Конечно, это лишит меня возможности потом устроить над вами суд, но вы сами во всем виноваты. После того, как я все от вас узнаю, вы станете ренегатом для своих. У вас обожают это звучное иностранное слово – ренегат!

ДОКТОР достает из саквояжа шприц и ампулу.

Вы плачете, милейший Чен?

ЧЕН. Да.

ГИАЦИНТОВ. Отчего? Я б и раньше провел этот эксперимент, чтобы избавить вас от мук, но я сначала хотел испытать конституционные пути – и не моя вина, что вы оказались таким букой. Ну, ничего, через пару часов после того, как вы кончите давать правдивые показания, я напою вас кагором и отправлю спать в камеру. Но перестаньте, право, слезы у взрослого мужчины… Доктор, прошу!

ЧЕН бросается к окну и что есть силы ударяется о чугунные решетки головой. Падает.

Сволочь!!! Сволочь!!! Сволочь!

ДОКТОР. Он мертв.

ГИАЦИНТОВ. Всем сидеть здесь. И тихо, пожалуйста, у меня сердце вниз подъекнуло.

Центр сцены. Рельсы, уходящие в Москву. Идет заседание райкома комсомола. Два секретаря райкома, одна девушка в красной косынке. Рядом – БЛЮХЕР.

СЕКРЕТАРЬ. Пусть зайдет следующий.

Входит ПАХОМ ВАСИЛЬЕВ.

ВАСИЛЬЕВ. Здорово, ребята! На мобилизационную комиссию райкома комсы прибыл Пахом Васильев. Готов умереть за революцию.

БЛЮХЕР. Ты лучше за нее поживи.

ВАСИЛЬЕВ. А этот тип откуда?

ДЕВУШКА. Этот тип… Этот тип!

БЛЮХЕР. Я из военведа.

ВАСИЛЬЕВ. Рожа у тебя больно старорежимная. У меня к тем, кто бритый, и в английском френче, прорезалось обостренное чувство классовой неприязни.

БЛЮХЕР. Понятно. Какую главную мечту имеешь в жизни?

ВАСИЛЬЕВ. Торжество революции в мировом масштабе.

ДЕВУШКА. Что сделал для этого?

ВАСИЛЬЕВ. Учу английский язык по приказу главкома Блюхера. Провел со своей комсой семь коммунистических субботников. Отремонтировал в нашем депо три полевые кухни в сверхурочное время! Отдал для нужд фронта свои хромовые сапоги!

БЛЮХЕР. Голенища бутылочками?

ВАСИЛЬЕВ. Что я – старик? Гармоника – напуск, сдвигаешь их, бывало, так аж скрежет стоит, как предсмертный стон мирового империализма!

БЛЮХЕР. Годится. Следующий.

СЕКРЕТАРЬ. Получаешь направление на бронепоезд.

ВАСИЛЬЕВ. Доверие оправдаю. Вернусь с победой.

СЕКРЕТАРЬ. Следующий.

Входит НИКИТА ШУВАЛОВ.

НИКИТА. Шувалов, Никита.

СЕКРЕТАРЬ. Давно в рядах комсы?

НИКИТА. Третий год.

ДЕВУШКА. Что сделал для революции?

НИКИТА. Ничего.

ДЕВУШКА. Разъясни.

НИКИТА. И так понятно. Революции нужны бойцы, а меня держат машинистом на «кукушке». Я вожу бараньи туши с бойни на базар для купцов советского выпуска.

БЛЮХЕР. А если советские купцы помогают кормить народ? Ты все равно против?

НИКИТА. Да не против я. Плевать мне на них семь раз с присыпью. Меня они не волнуют, я сам себя волную. Талдычат: погоди, ты еще пригодишься революции, погоди.

БЛЮХЕР. Дождался. Идешь машинистом на бронепоезд.

НИКИТА. Давно бы так, а то тянут чего не поймешь. (Уходит.)

СЕКРЕТАРЬ. Это хорошо, что на бронепоезд. У него белые отца в топке сожгли. Он на них бешеный.

Входит ПОТАПОВ.