Читаем Неканонический классик: Дмитрий Александрович Пригов полностью

Это важно для дальнейшего понимания серий. Пригов продолжает это рассуждение тем, что «вся культурная деятельность человека и есть перебирание грамматик подобного рода» (с. 9) и что вся вербальная и квазивербальная культура «есть как бы предуведомление к этому сборнику» (с. 10). Цель грамматики — «дать возможность легко и в пределах одной жизни уподобить все всему, явив гармонию рассыпающегося мира» (с. 10). Посмотрим, что стоит за этими декларациями.

Название первой из «грамматик» точно отражает структуру всей серии: «Сравнения по подобию, по равенству и контрасту». Эта грамматика, казалось бы, отличается простотой, стройностью и последовательностью:

Что может сравниться с глазом? —По подобию — любая мощность
По равенству — любой волосокПо контрасту — меховая шкура.(с. 13)

Первая строка задает сухой академический вопрос, будто бы определяя тему для дальнейшей аналитической работы: «Что может сравниться с глазом?» — вопрос, впрочем, уже не из простых. Ответ на такой вопрос вполне обоснованно может быть самым элементарным: ничто не может, это уникальное явление природы. Но Пригов не идет по этому пути. Причина, вероятно, в том, что под общим термином «грамматика» здесь скрывается более узкое понятие, и эту серию точнее было бы назвать «поэтическая грамматика» или «грамматика метафоры», так как три типа сравнений — это три формы метафоры: по подобию, по равенству и по контрасту. Первая категория — это типичное сравнение (но без слова «как») и выбор по схожести; вторая — это «как бы» точное математическое равенство (=) и выбор по эквивалентности; а третья — это антоним, и выбор совершается по противоположности. Правда, остается не вполне ясным, чем подобие/схожесть отличается в этом случае от равенства/эквивалентности, если не только по степени логической строгости. Ведь «равенство», по Ожегову, определяется как «полное сходство, подобие (по величине, качеству, достоинству и т. п.)»[601].

Тем не менее, как обычно у Пригова, данная жестко-формальная структура вскоре «идет вразнос», удивляя своими неожиданными кульбитами. Если сравнение порождает «нормальную» метафору, то поиск математического эквивалента оборачивается более чем спорными результатами, хотя бы потому, что равенство между словами теоретически невозможно: буквальных синонимов в языке нет, есть только случаи частичного равенства в определенном контексте. А антоним (метафора в негативе, по непохожести) — весьма интересная и сложная категория в языке и философии вообще — отличается от «оригинала» отсутствием по крайней мере одного важного, не обязательно заранее известного качества. В случае антонима приходится обсуждать отсутствие чего-либо и вести сравнение по контрасту на достаточно абстрактном уровне.

Но сложности и сюрпризы не заканчиваются на уровне структуры «анкеты», а возникают почти в каждом «ответе» на ее «вопросы». Рассмотрим подробнее первые три строфы. В первой глаз сравнивается с «любой мощностью», то есть конкретная вещь (или слово) — с абстрактным понятием. Странное, неожиданное уподобление, не так ли? Глаз как окно, как планета, как мишень, да, но как мощность, причем любая? Правда, глаз в самом деле обладает определенной «мощностью», представляемой в таких выражениях, как «смерить пристальным взглядом», «острота зрения». Затем глаз уравнивается с волоском — как часть тела с частью тела? Если так, тогда почему по контрасту тот же глаз сравнивается с меховой шкурой, — это ведь тоже часть тела, по крайней мере, животного? Шкура волосата, но условием ее существования становится смерть «владельца». Значит, глаз отличается от шкуры, как живое от мертвого?

Переходя ко второй строфе, мы замечаем сквозную цепочную структуру произведения — сопоставление по контрасту становится предметом для простого сравнения в следующей строфе:

Что может сравниться с меховой шкурой? —По подобию — скрытая масса Вселенной
По равенству — могилаПо контрасту — ясное и чистое вербное                     воскресенье в аккуратном пригородеЧто может сравниться с пригородом? —По подобию — пожалуй, что дрезина
                                         на Камышенской веткеПо равенству — юность, полная упованийПо контрасту — бедная кошка с множеством           электродов в обнаженном мозгу, сбежавшая                                                  из соседней лаборатории(с. 13)
Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимович Соколов , Борис Вадимосич Соколов

Документальная литература / Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное