Нехорошее место

Он помнил, что в тот вечер впал в какой-то транс, не от божественного вкуса ее крови или безграничной любви, свидетельством которой была эта кровь, но от мерного покачивания кресла и убаюкивающих звуков ее голоса. Пока он сосал, она поглаживала его по волосам и говорила о планах Бога, создавшего этот мир. Она объясняла ему, не в первый и не в последний раз, что Бог признавал применение насилия, когда речь шла о защите хороших и праведных людей. Она сказала ему, что Бог создал людей, которые от крови набирали особую силу, чтобы Он мог их использовать, как свои земные орудия, защищая хороших и праведных. Их семья — праведная, говорила она, и Бог послал им Конфетку, чтобы он стал их защитником. В тот вечер он не узнал ничего нового. И хотя мать постоянно говорила об этом во время их тайных вечерей, Конфетке хотелось вновь и вновь слышать эти слова. Дети ведь обожают слушать свою любимую сказку. И, как случается с некоторыми волшебными сказками, эта история, рассказанная матерью, не становилась знакомой, а, наоборот, все более загадочной и притягивающей к себе.

В тот вечер, на шестом году его жизни, история приняла новый оборот. Пришло время, сказала мать, применить на практике удивительные, дарованные ему способности и выполнить миссию, для которой Бог создал его. Он начал проявлять свои феноменальные таланты в три года. В том же возрасте проявился и сверхъестественный дар Френка, но куда как в меньшей степени. Более всего Розель поражали его телекинетические способности, особенно телекинетическое перемещение собственного тела. И она быстро поняла, что из этого можно выжать. К примеру, отпадала необходимость тревожиться из-за денег, поскольку под покровом ночи он мог телепортироваться в те места, где хранились наличные и ценности: в банковские хранилища, в большие, в рост человека, сейфы богачей в особняках на Беверли-Хиллз. А еще он мог материализоваться в домах врагов семьи Поллард и мстить, без опаски попасться и понести наказание.

— Есть такой человек, фамилия его Солфонт, — ворковала она, пока он сосал кровь из надреза на груди. — Он — адвокат, из тех шакалов, которые охотятся на хороших людей. Он занимался наследством моего отца, твоего дорогого дедушки, Конфетка, доказывал подлинность завещания, брал большие гонорары, слишком большие гонорары, потому что был жадным. Они все жадные, эти адвокаты.

Ровный, мягкий голос, которым она все это говорила, разительно отличался от злости, отражающейся на ее лице, но этот контраст только добавлял убедительности ее словам.

— Я долгие годы пыталась вернуть часть полученного им вознаграждения, которая принадлежала мне по праву. Обращалась к другим адвокатам, но они говорили, что он установил себе разумный гонорар, они все повязаны друг с другом, горошины в одном стручке, маленькие сгнившие горошины в сгнивших стручках. Подавала на него в суд, но судьи — те же адвокаты, только в черных мантиях, меня от них тошнит, они такие же корыстолюбивые. Долгие годы меня это волнует, Конфетка, я не могу забыть об этой несправедливости. Этот Дональд Солфонт, который живет в большом доме в Монтесито, который берет слишком много со своих клиентов, который взял слишком много с меня, должен за это заплатить. Ты согласен со мной, малыш? Ты согласен, что он должен заплатить?

Ему было только пять лет, и он ростом или весом ничем не выделялся среди детей своего возраста. Крупным ребенком он стал только в девять или десять лет. Даже если бы он мог телепортироваться в спальню Солфонта, внезапность его появления не стала бы гарантией успеха. Если бы Солфонт и его жена проснулись в тот момент, когда он материализовался бы в спальне, если бы первый удар ножа не убил адвоката, а только ранил и подвиг на самозащиту, Конфетка не сумел бы с ним справиться, добить его. Он мог не опасаться того, что его поймают или причинят вред, потому что тут же телепортировался бы домой. Но его могли узнать. Полиция поверила бы такому влиятельному человеку, как Солфонт, даже если бы он выдвинул фантастическое обвинение в покушении на убийство против пятилетнего мальчика. Они заявились бы в дом Поллардов, начали бы задавать вопросы, что-то вынюхивать, и одному богу известно, что могли найти и что заподозрить.