Nekomonogatari(Black)

Я сожалел о том, что сделал такую глупость. Я даже не знаю, по какой дороге я ехал, сколько крюков сделал, но заметил, что все-таки вернулся домой – хотя даже не думал возвращаться.

В любом случае…

Я просто хотел сбежать.

И инстинктивно вернулся домой.

– О, брат. При…

Когда я открыл дверь, передо мной как нельзя кстати оказалась Цукихи – судя по тонкой майке поверх белья, она только что вышла из ванной. Она заметила меня, но прежде чем успела сказать «вет», я вошёл, не снимая обуви, и крепко её обнял.

Крепко, крепко, крепко.

– Ой-ой! Неожиданные страстные объятия! Что ты творишь, брат-извращенец?

– …

Цукихи была шокирована эксцентричным поведением своего кровного брата, и явно испытывала отвращение. Однако я ничего не мог с собой поделать.

Не потому что это была Цукихи.

Увидь я Карен или кого-то ещё, я бы всё равно обнял первого же встречного человека.

Нет, я даже не обнимал её.

Я не мог не… схватиться за неё.

Я не мог не… цепляться за неё.

Потому что иначе я бы сломался.

Мой разум разрушился бы.

Я, как утопленник, цеплялся за соломинку.

Мой трепет, моя беспомощная дрожь, стук моих зубов – всё это передавалось ей.

Я был испуган.

Назовите меня цыплёнком, назовите как угодно.

Почему дрожать от ужаса неправильно?

Почему неправильно трепетать и холодеть?

Такое у меня было впечатление от того дома.

Одного лишь дома.

По размеру он, наверное, был даже больше нашего.

В нём было шесть комнат.

И тем не менее… в том доме…

В доме Ханекавы не было комнаты Ханекавы.

– А-а-а-а…

Жуть. Жуть. Жуть.

Настолько жутко, что даже весенние каникулы отдыхают. Настолько жутко, что эти адские воспоминания сменились какой-то идиллией, настолько жутко, что весенние каникулы стали двумя неделями обыденной жизни.

У неё не было комнаты.

В том доме не было её следов.

В детстве её кидало от человека к человеку, но она уже почти пятнадцать лет должна была жить в этом доме – и всё же, сколько я ни искал, не нашёл и следа Ханекавы.

В каждом доме есть свои особые ароматы.

Чем дольше люди живут, тем их больше – однако среди ароматов того дома не было аромата Ханекавы. Ханекава Цубаса была отделена от дома так сильно, что я подумал, что ошибся домом.

Нет.

Конечно, если учесть школьную форму на стене кухни, учебники и справочники в похожей на библиотеку комнате, бельё в ванной, сложенный футон в коридоре, зарядное устройство для телефона в розетке под лестницей, школьную обувь у входа – я бы подумал, что Ханекава в самом деле жила в этом доме.

Просто подумал.

Однако она жила так, как живут в отелях.

Она даже не была нахлебником.

Я был наивен, всё ещё надеялся на лучшее.

Несмотря на то, что я видел след от удара на её лице, часть меня надеялась, что с Ханекавой всё хорошо, потому что это Ханекава. С ней всё хорошо просто потому, что иначе быть не могло.

И даже сейчас, пусть она и одержима Мартовской кошкой.

Ну какой же я идиот.

– А-а-а…

Она была уничтожена.

Ханекава уже была уничтожена.

Такое…

Нельзя преодолеть – и нельзя исправить.

Одним словом, это безумие.

Яростная ярость.

Раз я доверился Ошино, то скоро Ханекава будет поймана, а Мартовская кошка – изгнана старым гавайцем, но счастливого конца, в котором Ханекава помирится со своими родителями, развеяв давний конфликт, и заживёт счастливо, не будет.

Не будет конца.

Не будет конца этому ужасу.

Этот дом.

Это место.

Эта семья.

С ними уже покончено.

– А-а-а-а…

– Боже. Ничего не поделаешь, брат. Тише, тише всё хорошо.

Тело дрожало, я почти кричал. Цукихи, моя младшая на четыре года сестра, с улыбкой гладила меня по голове.

А затем закрыла глаза и мягко подставила губы.

– Вот так. Давай, – сказала она.

– Отвратительно!

Я оттолкнул ее.

Грубо.

– Ай! Разве так надо благодарить сестру за верность, брат?!

– Минутка воспитания! До какой степени мои сёстры подвержены шальным порывам?!

– Ничего не поделаешь, я же твоя сестра!

– Ох.

Но… М-да.

Никто сильнее меня не подвержен шальным порывам.

Однако я чувствовал, будто больше жил, пользуясь головой. По крайней мере, я клянусь, что не живу на одних лишь безусловных рефлексах, не говоря уж о жизни, похоже на жизнь одноклеточного.

По крайней мере, я так думал.

Однако благодаря отвратительной преданности моей младшей сестры, на время я прекратил трястись.

Говорят, всё, что тебе нужно – это семья.

Семья.

Семья, хм.

Само собой, я связал это слово с отцом и матерью Ханекавы, которых увезли в больницу – и почувствовал себя хуже.

Повода сопереживать им не было – и всё же я думал о них именно так.

Жить в этом доме почти пятнадцать лет.

Я уверен, им в такой семье тоже было неуютно…

– И вообще, я волновалась! – сказала Цукихи, прямо на моих глазах надевая юката, которое она несла в руках и, видимо, собиралась надеть на втором этаже. – Ты не возвращался.

– Что?

Хоть и с опозданием, но я закрыл входную дверь.

И даже разулся.

– Прости, я ушёл ночью, ничего не сказал, но об этом тебе уже не нужно волноваться.

– Действительно, не сравнить с твоими поисками себя на весенних каникулах.

– …

Ах да, события весны внутри семьи Арараги известны в такой форме.

И я не могу поправить их.