Некоторые не попадут в ад

Ссылка шла на разведку ДНР; но разведка ДНР не обладала возможностью космической съёмки; в лучшем случае, разведка ДНР могла что-нибудь сфотографировать на мобильный телефон с расстояния в десять метров. Здесь же миру предъявлялись приказы по армии о передислокации, распоряжение губернского главврача о развёртывании госпиталей, и красивое селфи российского космонавта на фоне украинской армии, задравшей по его просьбе головы вверх.

Печалило, что армейский корпус дурил не только, к примеру, меня, но даже, кажется, Главу: как минимум один раз он купился на прогон о наступлении; глаза его сияли не хуже, чем у Злого.

Тем удивительней был разговор возле «Пушкина» с одним из Саш: «Захар, оставь телефон на столике…» Мы отошли за ресторан в закрытый дворик, куда не отходили при самых секретных переговорах. Личка моя чуть озабоченно паслась в двадцати метрах.

Мне назвали дату — оставалось два месяца до веерных распланированных сюрпризов на той стороне, направленных не на людей, а на ряд объектов, остановка которых вызовет высокую степень недоумения у населения и временный хаос в системе управления.

«Что-то несусветное», — подумал я, но вслух сказал: «Да, я понял».

«Глава хочет с тобой обсудить это».

«Да, я готов», — сказал я.

* * *

Приказ о новом «передке» ещё готовился, зато на другой день в Донецке объявляли Малороссию — как правопреемницу обанкротившейся, но всё ещё дорогой нам Украины.

Всё выглядело обыденно.

Созвали местных журналистов — те собрались, послушные, покладистые, всегда будто чуть сонные: донецкий характер — он вообще такой, немного заспанный; пока гром не грянет.

Был Ташкент, был Казак — Глава отсутствовал; я поначалу сидел в зале, тоже скучал: видимо, таким образом становясь понемногу всё более донецким.

Потом меня, первого, вызвали к микрофону, я произнёс речь в стиле «I have a dream» — в сущности, никакого дела до Малороссии мне не было, но то, что мы (на словах) перенесли столицу из Киева в Донецк, меня забавляло.

В зале сидели делегаты — специально подыскали представителей от каждого украинского региона (естественно, давно живших в Донецке, — а то кто бы к нам поехал: на обратном пути — только в тюрьму). Представители поддержали донецкое предложение: переформатировать Украину. Всю.

Через час на донецких телеканалах прошли ленивые репортажи.

Краткое содержание конференции, включая моё выступление, по незримым проводам уползло в Москву.

Ещё полчаса длилась странная тишина — думаю, в день Апокалипсиса будет примерно то же самое: выйдет человек, зевая, на крыльцо… И вот. Свет погас. Или, напротив, загорелся слишком сильно.

Вдруг мне нежданная пришла смска: пробилась сквозь слои атмосферы. Взвинченное и обескураженное удивление передавалось за сотни километров в элементарной фразе: «Что там у вас происходит?»

Спрашивало лицо женского пола, в минуты роковые произносящее главные государственные новости, по совместительству то ли директор, то ли редактор одного из центральных телеканалов.

Она, в числе нескольких коллег, брала ежегодные интервью у императора.

Теперь вот меня спросила, как мы себя чувствуем, не рехнулись ли.

Видимо, кто-то спросил у неё. Наверное, тот самый пресс-секретарь, который тогда вынес от императора добрую весть обо мне.

Да ничего, вроде, у нас не происходит, — подумал я и огляделся.

Мы сидели на бульваре Пушкина, в кафе кавказской кухни, все в солнце, все красивые — Глава, Казак, Ташкент и я. Даже еду какую-то успели заказать.

Ещё через минуту у меня телефон подпрыгнул и побежал к чашке кофе её забодать. Я сбросил звонок и развернул телефон. Он помчался к Ташкенту жаловаться, что я игнорирую звонки.

Ташкент крутил спиннер.

— Ну как там? — весело спрашивал Глава у Казака.

Казак деловито листал ленту новостей на одном телефоне, а на втором посекундно вырубал входящие звонки.

— Каждую минуту появляется около тридцати новостей, — спокойно констатировал Казак.

— И что пишут? — с аппетитом хлебая шурпу, спрашивал Глава.

— Смотрю пока, — деловито отвечал Казак. — …пишут: столицу перенесли из Киева в Донецк. Пока никто ничего не понимает.

Глава захохотал, блеснули его голубые глаза.

— Как, Захар? — спросил он у меня, чтоб я разделил.

Я кивнул: хорошо. Я разделял. Я просто не умел так хохотать.

Глава снова принялся за шурпу.

Это была последняя беззаботно весёлая минута того дня.

Подошёл кто-то из лички, пошептал Главе на ухо.

Глава выслушал и положил ложку на стол.

Ташкент перестал крутить спиннер. Казак отвлёкся от телефонов и деловито, как большая птица, посмотрел на Главу.

Тот медленно, чётким армейским голосом, с ноткой бешенства, поведал:

— Позвонил Пушилин и попросил передать мне, что Москва требует всё дезавуировать. Немедленно. Я ему запретил. Он сделает какое-то заявление.