Некоторые не попадут в ад

Немецкий канцлер попыталась постичь ситуацию, но не смогла. Она позвонила в Москву, но там ей ничего не ответили.

Дело в том, что Москва тоже ничего не понимала.

Тогда немецкий канцлер позвонила президенту Украины Петру Порошенко и спросила его, где он.

«Я в Грузии», — сказал он, не зная, о чём пойдёт речь, но заранее чувствуя себя виноватым, потому что действительно был виноват во многом, и только врождённое бесстыдство спасало его на переломах судьбы.

— Как в Грузии? — удивилась канцлер. — Вы уже сбежали?

— Нет-нет, я не сбежал, почему сбежал? У меня официальный визит, — сказал Порошенко.

— Вам надо немедленно выступить с заявлением по поводу Малороссии.

— Какой Малороссии? — удивился Порошенко.

— По поводу переноса столицы из Киева в Донецк, — сказала канцлер.

— Почему? — снова удивился Порошенко.

— Смотрите новости. Я не могу сделать заявление раньше вас. Сначала вы сделаете заявление, потом я. Таков порядок.

Порошенко бросился читать новости, но поначалу тоже ничего не понял. Он позвонил в Киев и спросил, всё ли там нормально, не висят ли на государственных зданиях донецкие флаги. Его собеседник выглянул в окно. Не висели.

Порошенко всё равно принял решение немедленно свернуть визит и вернуться в Киев: а то мало ли.

Сложно вообразить, сколько американских аналитиков в тот день подняли чуть свет: немедленно разобраться и дать справку по ситуации: что там задумала Москва? Стоит ли выводить авианосцы, или можно немного подождать.

…Из кафе мы, оставив смотрящего ни с чем и, кажется, даже не заплатив, — может, он и заплатил? — уехали домой к Захарченко: и я убеждал, убеждал, убеждал Главу ничего не менять, выждать день, два, три.

Заодно я догадался вот ещё о чём: Глава, деваться некуда, был зависим от Москвы — не лично, но через вверенных ему донецких людей, которым был нужен хлеб и свет; Ташкент был зависим от Главы, а на Москву смотрел как пирамиду Хеопса, в которой живёт живой фараон; Казак, хоть и отвязался от кремлёвских, благоразумно считал, что усугублять не стоит… Зато я чувствовал себя совершенно свободным. Я никому ничего не был должен. Моё имя зависело только от меня. Моё прошлое я выстроил сам. Примерно то же самое я собирался делать со своим будущим. Но вообще вёл себя так, что будущее моё могло оказаться более чем обозримым, и, если жизнь измерять алфавитом, я вполне мог оказаться сейчас где-то на букве «э».

Возможно, что я себе льстил, — но даже эта лесть весила на весах достаточно, чтоб я мог разговаривать, невзирая на лица.

Это приятное состояние: независимость. Из него можно делать воздушные кораблики и запускать их по воздуху. Больше, собственно, ничего.

Но самое главное, что выяснилось: мировая политика рукотворна.

По мне, так это удивительное открытие.

Ташкент подкинул идею, Казак продумал, я, добавив два слова и проставив три запятых, объявил вслух, Глава кивнул головой: одобряю, — и тут: боже мой, сорок тысяч курьеров, еле разобравшийся в ситуации Порошенко пролепетал нечто невнятное, только тогда, наконец, высказалась и канцлер, американские чины стучали в свои воинственные бубны, их президент не выспался и целый день третировал жену, — причём Москва продолжала задумчиво молчать, и в этом мир продолжал видеть некий замысел, подозревать начало партии, — а Москва между тем думала: вот твари донецкие, вот что за такое?

…американские генералы весь день в муках пытались запомнить и воспроизвести слово «Малороссия» — смешно же!

Вам не смешно?

Мне смешно.

Пушилин — через неделю, что ли, или около того — дезавуировал проект Малороссии: сказал, что это была идея для обсуждения — а Киев оказался не готов.

Батя, с некоторым раздражением, бросил тогда о Пушилине: «Это я ему сказал».

«Бать, — подумал я. — Всё это значения не имеет: ты, не ты». Всё получилось. Зачем утверждать своё влияние на тех незримых фронтах, где оно давало тихие сбои.

Пушилин был единственным среди первых лиц республики, кого охраняла не донецкая, из числа бывших ополченцев, личка, — а откуда-то понаехавшая. Они все ходили с «коротышами» и выглядели могучими — здоровей Графа, даже без бронежилетов.

Злой говорит как-то: да они россияне. Злой был догада.

Я посмотрел внимательней: ну, конечно, родные лица. Сразу видно — стоящие мужики, но на местные реалии всё равно смотрят озадаченно; для них что Донецк, что какая-нибудь африканская столица: они тут никого не знают и никому не верят.

Но профи, профи.

Ездили однажды всем республиканским начальством на большой праздник, в другой конец республики.

Обратно понеслись все на форсе — от премьеров и министра обороны до нашего комполка и самых видных полевых командиров. (Глава со своей личкой, путая следы, поехал другим маршрутом.)