Некроманты (сборник)

«…Нас называли «крыланами». Ударная сила и авангард 4-го Императорского флота, тоттен-штаффель «Уроборос». Три десятка дирижаблей-бомбовозов первой категории, класс «Химера».

Мы приходили с неба. Нас боялись, как боятся падающих с облаков туч саранчи, огненного смерча, дождя лютой кислоты, сокрушающих молний. Нас боялись флюги и тюрбаны, боялись рубберы и айсы, ихтины и вистирцы… Нас боялись даже свои.

Мы считались армейской элитой, но с репутацией хуже арестантских рот.

Папаша Ветчина говорил, потрясая своей паровой клешней-протезом: «Плох тот крылан, кто доживает до тридцати. Мне тридцать два, ребятки, и гляньте-ка на меня – кто я, если не поистине дерьмовой хренотени шмат?»

Не мне судить, какой он был «крылан», но мужик поистине классный.

Мы звались тоттен-штаффель «Уроборос». Три десятка экипажей по 15 «крыланов». У каждого – собственный штандарт.

По черному знаменному шелку вышит золотой змей, свернувшийся кольцом, выставивший острые гребни и узкие перья, сдавивший оскаленными клыками собственный хвост.

Выше – полукругом, изломанными, под старину стилизованными ладийскими рунами:

«В ЯРОСТИ ПАВШИМ НЫНЕ ПРИСУЖДЕН СЛАВНОЙ ВЕЧНОСТИ УДЕЛ»

– Снова твой гребаный роман, а?

Я чувствую приторный аромат духов.

Янкова совсем еще молодая для своей должности женщина, около тридцати. Заведует нижним этажом здания, в котором расположен «Сад», и работающими там девочками.

Это уродливый краснокирпичный куб между приземистыми складскими корпусами Шоколадной Фабрики Даля и поросшими чахлым леском Твариными.

Раньше здесь размещались Т-конюшни. Внешний вид и внутренняя планировка стандартные: стены покрепче, подвалы поглубже. Потом эскадрон перекинули куда-то рубберам под нос, и некоторое время здание служило местом пикников для местных люмпенов и фабричной мертвечины.

Оно мне сразу приглянулось. Напомнило одну почти забытую историю. Можно сказать, ключевой момент моего гребаного романа.

Впрочем, я отвлекся…

Итак, в подвале бывшей Т-конюшни, а ныне «Сада расходящихся Т», заправляет Янкова – присматривает, чтобы все желания клиентов были исполнены, но «материал» не попортился. Сама давно не работает. Где-то за пределами Яр-Инфернополиса, на западе, в Любшице или Вилице, у нее остался муж. Приличный тихий человек.

Ее холодные голубые глаза чуть прикрыты длинными ресницами, на губах застыла всегдашняя полуулыбка. Светлые гладкие волосы аккуратно уложены.

– Мы закрыты, – говорю я. – Видала вывеску?

– Решила проведать тебя, птенчик. Узнать, не смогу ли развеять твою печаль?

– Вряд ли, детка.

– Позволь попробовать?

Оборачиваюсь, смотрю на нее. Холодная, змеиная красота. Отточенное совершенство порока. Оно завораживает.

Боюсь представить, что ее интересует во мне. Не хочу знать.

Заводит все – ее будуар, вульгарный, жаркий, пропахший сладкими духами. Зеркало в вычурной раме, заставленное множеством флакончиков, бутылочек, пудрениц, пуховок, шкатулочек. Эти ее длинные ноги, разведенные ножницами поверх леопардовых покрывал, и туфля с высоченным каблуком и пушистым помпоном, падающая на толстый ковер. Звериное соединение двух тел, больше ничего…

– Спустишься ко мне, когда закончишь?

«Да какого черта», – думаю я.

– Я закончил со всем этим, – вырываю лист из каретки, комкаю его. – Пошли.

Янкова сидит у зеркала, расчесывая светлые волосы щеткой, на ней бесстыдно распахнутое хынькайское кимоно, светло-голубое, с серебряными сакуровыми ветвями. Косметика размазалась, на щеках довольный румянец.

Лежу на гигантской кровати под расшитым пасторалями балдахином, среди одеял чудовищной леопардовой расцветки.

Пускаю вверх, в розовощеких амуров и грудастых пастушек, клубы табачного дыма и потягиваю из бу-тылки.

– Девочки мои изрядно напуганы, – говорит Янкова. – Слыхал про Веди-Ребуса? Извращенец гребаный…

– О чем речь?

– Что, зайчик, не читаешь газет?

– Никогда, детка.

– Вчера на крыше Окружного банка нашли еще три тела.

– Три?

– Он всегда убивает по трое. Всегда в полнолуние. И выкладывает трупы на крыше. Типа какой-то фигуры магической.

– Чушь собачья.

Она улыбается, смотрит через плечо:

– Хочешь еще разок?

Я лениво машу рукой, разгоняя табачный дым:

– Надо позаниматься с бумагами. Вся эта бухгалтерия… Оформить малышей с ножами. Публика от них в восторге, а мы до сих пор не утвердили тарифную сетку.

– Узнаю старину Фенхеля! Все мысли только о работе.

– Уж такой я замороченный парень.

– Иначе б не отхватил это лакомое местечко, а?

Я молчу. Место я получил случайно. Один приятель из Верхнего Города искал, куда бы незаметно вложить деньги. Другой приятель из Нижнего искал, куда бы незаметно вложить деньги. В пьяных разговорах с обоими проскальзывало: «Нам нужен свой долбаный бар!» А здание уже тогда было у меня на примете.

Когда были улажены все вопросы с Верхним и Нижним начальством и дело даже начало приносить прибыль, оба парня пропали с горизонта. Первый уехал за океан, в одно из наших консульств у рубберов. Второго взорвали вместе с его шикарным пароциклетом.

Мне это заведение давно осточертело, но из уважения к покойникам…