Кроме этих и еще некоторых других чудес, подаренных нам нашими таинственными друзьями, мы собрали необходимые нам наши обычные вещи, не забыв оружие и запасшись привычной едой. Ибрагим и Саид побывали в оазисе, сообщив нашим помощникам, что мы отправляемся в другой город, найденный нами поблизости и скрытый под нанесенными песками, так что некоторое время нас в священном городе не будет. Завершив все эти приготовления и поручив пришедшим заботу о животных, мы, нагруженные поклажей и в сопровождении нескольких из них спустились в комнату Странствий. На душе у нас было на удивление спокойно, ибо у нас совсем не было чувства, что мы отправляемся в какие-то совершенно чуждые нам невообразимые дали. Наоборот, мы чувствовали себя уверенно, ибо отправлялись по стопам своих предшественников-ищущих в изученный ими мир. Души наши наполнял лишь восторг встречи с новым, вожделение неожиданным новым путешествием и ожидавшими нас там потрясающими открытиями. Поборов зудящее нетерпение, мы внимательно наблюдали, как Саид ведет нас сквозь звездный океан, прокладывая маршрут. Затем, испрося у Аллаха благословения, сомкнули магический кристалл и, оставив церемонии прощания и лишь махнув рукой провожавшим нас друзьям, решительно двинулись в разлившееся перед нами ослепительное сияние…
Предельно четкая и бесконечно тонкая граница сменила сияние на непроглядный темно-серый мрак, очевидно, самый темный, какой только возможен, но все же не черный, а серый. Никакого ужасающего коридора с рваными стенами не было, лишь равномерная бесплотная и бездонная темно-серая пустота, совершенно неподвижная и безмолвная. Ни глаза, ни уши не ловили ничего, что могли уловить. Однако при этом было явственное ощущение движения, мчания вперед с чередующимися поворотами, кренами, словно огибанием чего-то, подскакиваниями вверх и провалами вниз. Но все эти порой очень резкие маневры не захватывали дух, а воспринимались спокойно, как самые привычные движения. Еще было ощущение, похожее на налетающий ветер, то горячий, то холодный. Ощущения же панического ужаса и стремления поскорее покинуть это место не было и в помине. Не было, правда, и чувства комфорта, не возникало вообще никаких чувств, все было равномерным, спокойным и серым, настолько густо и бездонно-серым, что эта бездонная серая густота засасывала и топила в себе. Однако сознание работало, и я ясно осознавал эту серость, царившую здесь во всех смыслах и поглотившую все человеческие чувства. Также я осознавал ощущение этого множественного движения, которое не было похоже ни на одно из ощущений нашего мира и распознавалось непонятно как. Мысль также работала, и она не преминула отметить, что мы сейчас, вероятно, существуем в том самом измененном виде, о котором говорил Ибрагим. Именно поэтому наши чувства здесь молчат, а работают лишь те, что присущи этому миру, хотя назвать эту серость миром никак не поворачивался язык, что, по-моему, было вполне справедливо. Скорее всего, это было нечто, находящееся где-то внутри зеркальной грани, между зазеркальями.