Нелюбимая

— Привет, — легкий, едва ощутимый поцелуй в шею. — Это тебе, — я почувствовала сладкий аромат роз, прежде, чем увидела их. Красивый букет, который трудно вот так сразу обхватить двумя руками. Бархатные темно-красные розы с блестящей влагой на нежных лепестках.

— Спасибо, — в моем голосе прозвучало странное недоверие. Ну, наверное, потому что, Герман не привык совершать такую приятную для женщин чепуху. — Они восхитительны, — я полной грудью вдохнула тонкий аромат цветов.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Решил, что они тебя смогут порадовать, — Герман присел на корточки и заглянул мне прямо в глаза. Он устал, это видно во взгляде, но улыбка бодрая и красивая.

— Тебе это удалось, — я улыбнулась в ответ, уж как-то сильно заразительно это у Германа получилось.

Между нами тлела некоторая неловкость после ночного откровения. Нельзя ничего взять и вот так с ходу забыть, стереть, обвести черным маркером ненужное, отрезать и начать с чистого листа. Важно привыкнуть к тому, что может быть по-другому: без надрыва, тихой ненависти, душных липких ночей одиночества и полного, непроходимого непонимания. Это как выйти из темной комнаты в солнечный теплый день. Глаза слепит просто ужасно, нужно часто поморгать, прищуриться, прикрыв лоб ладошкой и лишь после этого ты привыкаешь к свету, теплу и начинаешь всем этим богатством наслаждаться.

Что-то подобное сейчас происходило между мной и Германом. И, кажется, я на той стадии, когда только перешагнула порог темной комнаты. Я знаю, как противиться своему мужу, молчать с ним, одаривать его хлёсткими и неприятными взглядами. Теперь нужно понять, каково это жить вместе и не чувствовать себя на поле боя.

— Как провела день? — Герман смотрит на мои пальцы, что крепко сжимают букет. Знаю, что они как обычно испачканы в краске. Не получается у меня работать аккуратно, хотя несколько раз честно пыталась.

— Хорошо. Взглянешь? — я отодвинулась, чтобы муж увидел мою картину.

Он выпрямился и внимательно посмотрел на полотно. Взгляд сосредоточено скользнул вдоль очертаний деревьев, неба.

— У тебя талант, Арина, — серьезным тоном заявил Герман. — Я, конечно, мало смыслю в искусстве, но то, что твои картины как живые и дураку понятно. Это вид из окна спальни?

— Да.

— Для учебы или просто решила написать?

— Для учебы, но потом можно будет оставить себе.

— Если ты не возражаешь, то я бы хотел забрать ее к себе в кабинет, когда она будет готова.

— Хорошо, — немного ошарашенная таким желанием Германа, отвечаю и тут же вспоминаю о Ларисе. — Послушай, — я аккуратно отложила букет на туалетный столик и схватив влажную тряпку, всегда весящую на уголке мольберта, начала тереть выпачканные пальцы.

— Да? — Герман расстегнул пиджак и сел на край кровати.

— Я хотела поговорить по поводу Ларисы…

— Больше ее в нашей жизни не будет, — твердо заявляет Герман. — Я сделал большую глупость, приведя ее в дом, но отныне ты ничего про нее не услышишь.

— Дело не в этом, — я продолжила тереть свои пальцы тряпкой. С таким усердием я и кожу сотру. — Просто сегодня утром я застала ее в твоем кабинете. Лариса что-то искала на столе. Я подумала, что ты должен знать. Вроде бы она ничего не забрала, но всё же лучше перепроверить.

Герман нахмурился, провел пальцами по за день отросшей щетине, затем выпустил края белой рубашки из-за пояса брюк.

— Не волнуйся. У меня там камеры наблюдения стоят. Если что-то и забрала, то далеко не унесет. Проверю и присоединюсь к ужину, хорошо? — Герман подошел ко мне и провел костяшками пальцев по моей щеке.

Он чувствовал за собой вину, это ощущается и в прикосновениях, и в уставшем взгляде. Она тоже так просто не сотрется, но мы вроде бы наметили свой курс именно к этому, правда же? Чтобы без вины, без обвинений и боли.

Мы ужинаем молча. Герман убедил меня в том, что Лариса ничего не забрала с собой и это немного успокаивает. Евгения, как и всегда постаралась на славу, ее паста с морепродуктами и сливочным соусом не хуже ресторанных блюд, может, даже и лучше.

Я иногда поглядывала на Германа, пока он утонченными движениями своих длинных пальцев управлялся со столовыми приборами. По-хорошему, я вроде бы, как и не должна была вот так просто и быстро прощать его выходки. Но если честно, то я понятия не имею, как нужно себя вести. В смысле, я абсолютно ничего не знаю о том, как правильно люди выстраивают семейную жизнь. И есть ли вообще это абстрактное «правильно»? Или его просто придумали, чтобы было от чего отталкиваться?

Не хотелось хранить и взращивать в себе ненависть и жгучую обиду. Глядя на Германа, на его виноватый взгляд, который он пытается скрыть, но что-то как-то совсем не очень у него получается, я понимаю, что по сути никто ни в чем не виноват. Просто всё вышло совсем по-дурацки и нелепо. Эта Лариса, Саша, который сейчас где-то заграницей работает, наши бесконечные ссоры. Хватит уже всего этого.