Нелюдь

Держать второй удар оказалось еще больнее. Я еще не научилась… встала с тюфяка, чуть пошатываясь, и просто пошла к выходу из клетки.

* * *

Я терял ее второй раз. Потом я даже привыкну к этому состоянию. Вечно балансировать на ногах, раскинув руки в стороны и глядя вниз на качающуюся веревку. А до земли сотни и сотни километров. И она за спиной. Та, которая решает, столкнуть меня вниз или позволить дойти до конца.

Потом я привыкну доказывать себе и ей, что только мне принадлежит. А тогда я чувствовал, как покрывается трещинами первый слой бетона. От хаотичных ударов сердца, оголтело забившегося, когда снова голос ее услышал ослабленный. Бесцветный. Голос не моей девочки.

Я терял ее второй раз, а мне казалось, она не одна уходит, а часть меня с собой забирает. Душу вынула и уносит с собой.

На ноги вскочил и за ней кинулся. Если не прикоснусь, не почувствую тепло ее кожи, свихнусь. Даже если оттолкнет. По хрен. Хотя бы на миг ощутить. В охапку ее и к груди своей прижал, пряча лицо в шелке ее волос.

— Совсем ничего? Лгала мне, значит? Лгала, что любишь?

Отбивается, а я руки ее за запястья перехватил и выдохнул резко, увидев тоненькие раны.

К губам приложил ладонь, ощущая, как обжигает ее кожа губы.

— Откуда это?

Пальцами за подбородок взялся, поднимая бледное лицо кверху. Хрупкая. Такая беззащитная и хрупкая в этот момент, что кажется, можно сломать одним неосторожным движением.

* * *

Это было неожиданно. Нет, не то, что схватил и к себе прижал, а то, что ничего со мной не произошло. Ничего, кроме дикого, отвратительного восторга чувствовать его руки на своих плечах и волосах и слышать бешеное сердцебиение… а вместе с этим трястись уже от ненависти к себе. Потому что он воняет ею, а я готова стерпеть, лишь бы не убирал руки, и еще раз лезвием по той же ране. Сопротивляться отчаянно под звуки его голоса, извиваясь и пытаясь вырваться, упираясь ему в грудь кулаками. Пока за руки не схватил и ладонями вверх не перевернул, а там полосы рваные от десятки, которую вгоняла под кожу. Он ладони к своему лицу прижимает, а меня еще сильнее трясет, как в лихорадке.

— Десять, — толкнула в грудь, — их десять. За каждый год по одной, — на его застиранной футболке следы от моей крови пятнами, — сегодня как раз десять. Не люблю, — задыхаясь и теперь уже по щеке, по одной, по второй, и рваные раны о его щетину больно цепляются, — не люблю… ненавижу. Ты и они… ненавижу. Отпусти.

* * *

Пусть бьет лучше. Пусть кричит и плачет, чем уйдет вот так, молча.

Потому что я ко всему привык. К ненависти привык. К крикам, к боли. Я без нее не привык. Не смогу уже никогда без нее. Легче ножом по горлу себя, чем позволить уйти. Намертво с ней связан. И слова ее эти. Продолжает лезвиями полосовать по сердцу. Пробивая каменную стену вокруг него.

Трещинами. Толстыми, извивающимися трещинами.

— Ненавидь, — снова к себе притягивая, — ненавидь. И никогда больше так не делай.

Отстранил от себя, заглядывая в наполненные кристальными слезами глаза.

— Никогда. Себя. Не смей. Меня режь лучше. Хочешь?

Кулон маленький серебряный на шее ее болтается.

Сжал в ладони и за цепочку к себе притянул.

— Меня на куски изрежь. Тебя не дам. Моя, помнишь?

* * *

Не помню, ничего не помню. У меня истерика началась, потому что я в голосе его слышала, что фальши нет, в глазах видела, в словах НАШИХ.

— А она? — вырвала из его рук цепочку — Она тоже твоя? Почему, Сашааа? Почему? Это меня режет везде. Почему ты с ней… почему тот смотрел? Что это за грязь Саша? Чего я не знаю? О чем ты мне врал или молчал?

* * *

— Не моя она, — склонившись над ней, так близко, что слышу, как сердце ее отбивает фантастически быстрый ритм. Я его грудью своей чувствую. Как и то, насколько хочу оградить ее от дерьма этого, которым провонял сам с ног до головы.

— Только ты моя. Только тебя люблю.

Дернул ее на себя, схватив за плечи.

— Вот именно, грязь это. Не вступай в нее, Ассоль. Мне доверься. Просто поверь, что тебя люблю.

В уголках глаз снова слезы хрустальные собрались.

— Не вступай. Я тебя на руках через нее проведу. Просто доверься.

* * *

— Неееет… нет… нет. Не надо. Я ведь не идиотка. Не надо меня страусом… головой в песок.

Руки его сбросила, плечами повела и тут же сама в его рубашку пальцами впилась.

— Не смогу я так. Нет любви никакой, если ты со мной и с другими. Нету, Саша. Не любовь это, а мерзость тогда. Фальшивка. Хочешь, я под кого — то при тебе лягу? А, Саш? Хочешь, я с другими трахаться буду, а тебя попрошу терпеть… а тебе скажу, что только тебя люблю?

* * *

Сам не понял, как от себя оттолкнул. К решетке спиной. Ощущая, как ярость в венах вспенилась, как задымилась от нее кожа, и дым этот в ноздри забивается, щиплет болезненно и мерзко, вызывая желания выблевать собственные кишки.