Немеркнущий

Боже мой. Я попыталась втянуть воздух через намордник, но, казалось, он затягивался на мне все сильнее, а в голове зазвучал пронзительный крик. Я уткнулась лицом в коврик, и с губ сорвался первый всхлип, словно мне наконец-то разрешили плакать. Боже мой, Боже мой, Боже мой.

Клэнси бы мною гордился. Тем, как я использовала этих детей, манипуировала ими, управляла, разрывая голову Роба, пока та не треснула. Клэнси бы взглянул мне в лицо и увидел свое отражение.

Мы должны использовать их, чтобы остальные знали свое место.

Желудок сжался, желчь поднималась по пищеводу, пока я ею не поперхнулась. Я хотела, чтобы меня вырвало, хотела избавиться от черноты, сгустившейся во мне, хотела вдохнуть чистого воздуха, убраться подальше от Роба, от того, в кого он меня превратил и что я натворила.

Чудовище, чудовище, чудовище, чудовище, чудовище. Я снова и снова била ногой по двери багажника, пока пластик не начал трескаться. Где Роб? Почему он молчит?

Раздался визг тормозов, хлопнула дверь. Я заколотила в дверь еще сильнее: монотонный бах, бах, бах

, словно старый рок-н-ролльный ритм или стрельба в ночи.

Я все еще всхлипывала, когда задняя дверь наконец-то распахнулась. Повернувшись, с низким стоном боли я рухнула вниз, лицом в грязь. Даже на открытом воздухе намордник душил меня. И все никак не слезал, наверное, я так и останусь в нем навсегда…

– Тяжелый день, подруга?

Надо мной стояла Вайда, ее тень замерла на земле возле моего лица.

Я изо всех сил пыталась стянуть этот долбаный намордник, чувствуя вкус кожи и собственных соленых слез. Я знала, что мне хватает кислорода, но не могла унять нарастающую панику, которая, когда разбился джип, окончательно проникла в меня своими щупальцами. Я не хотела, чтобы Вайда видела меня такой. Не хотела, чтобы вообще кто-то из них видел.

«Пожалуйста, оставьте, пожалуйста, оставьте меня в покое; я не могу остаться с вами, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, просто оставьте меня здесь…

– Руби, – проговорила девушка, переворачивая меня. – Ладно, ладно, Руби… дай мне только снять его…

Нож перерезал пластиковые стяжки вокруг моих запястий, и я почувствовала пальцы Вайды на своем затылке, пока та пыталась разобраться с ремешками намордника. Я закричала на нее, умоляя «Оставь меня! Оставь меня!», но, кроме низких стонов, ничего не вышло.

– Вот дерьмо! – Кожаные ремешки ей тоже пришлось перерезать. Под ее осторожными пальцами щелкнул один, второй, а потом воздух полился мне в рот, холодный и отдающий выхлопными газами.

– Нет! – заплакала я. – Я не могу… ты должна… ты должна…

– Вайда! – закричал Джуд откуда-то издалека. – Она в порядке?

Я словно всплывала и погружалась снова в серое пенящееся море. Холод змеей скользнул по моим ногам и рукам, плотно обвившись вокруг груди, когда я пыталась отдышаться. По асфальтовой крошке обочины проскрипели ботинки. Меня коснулись еще одни руки, еще одно лицо нависло над моим.

– Проверь его! – рявкнул Толстяк.

– О, с удовольствием, – прорычала Вайда, обходя джип сзади.

– Можешь стоять? – Лицо Толстяка снова обратилось ко мне, руки похлопали меня по щекам. – Тебе больно? Можешь говорить?

Я попыталась отстраниться, отхаркивая что-то горькое, обжигающее, текущее по задней стенке горла.

– Боже мой, Руби, – Толстяк схватил меня за плечи, удерживая на месте. Его голос надломился. – Ты в порядке. В порядке, я обещаю. Мы здесь, хорошо? Сделай глубокий вдох. Посмотри на меня. Просто посмотри на меня – ты в порядке.

Я прижалась лбом к асфальту, пытаясь выдавить слова, предупреждение. Перед глазами плясали черные пятна, голова трещала так, словно кто-то вскрыл черепную коробку, да так и оставил. Ногти впились в покрытие подо мной, словно я могла закопаться достаточно глубоко, чтобы похоронить себя здесь. Я слышала крики, рядом и вдали, а еще я слышала Клэнси, его шелковый голос шептал мне на ухо: «Ты теперь моя».

– Ну? – спросил Толстяк. Мои глаза скользнули по лицу Вайды, ставшему болезненно-серым. Она плотно прижала тыльную сторону ладони ко рту.

Они вместе подняли меня с земли, а Вайда чуть ли не перекинула меня через плечо.

– Может, избавишься от браслетов? – спросила она Толстяка.

Цепочка все еще крепилась к наморднику, и то и другое волоклось за нами по земле, оставляя след.

– Не к спеху… Можешь вести?

– Как чертов гонщик, – скромно ответила она, – а что?

– Нет!.. – закричала я, вцепившись в воротник рубашки, пытаясь не дать ткани затянуться в ошейник-удавку. – Нет, вы должны… Должны оставить меня…

– Ру! – закричал Джуд. – Что с ней?

– Открой дверь! – распорядился Толстяк. – Нет, не ты, идиот… ты оставайся в машине!

– Она в порядке? Толстяк?

Лиам… Это Лиам, да? Кажется, будто это он, тот, каким был когда-то, где-то в другом конце туннеля. Как такое возможно? Лекарства?