Немеркнущий

Когда мы только приехали в Теннесси, было еще не так холодно. Друзья нашли ровную полянку для стоянки, однако беглого взгляда вокруг оказалось достаточно, чтобы заметить: местность гораздо более холмистая, а увядшая трава – здесь она была тоньше и выше – усыпана древними коричневатыми каменными глыбами. Это точно не Нэшвилл.

Открыв рот, я несколько раз глубоко вдохнула и повернула обратно к куче обугленной древесины и пепла: нашему походному костру. Толстяк оставил неподалеку флягу, но и она, и пластиковая бутылка рядом оказались пусты.

Скользя по грязи, носки испачкались и промокли. Споткнувшись, я негромко выругалась, проклиная свои ноги, которые вдруг перестали меня слушаться. Чтобы добраться до внедорожника, мне потребовалась целая вечность. Но я рассчитывала, что смогу отдышаться, распластавшись на пассажирском сиденье. Под передним сиденьем оставалась бутылка с водой! Я вспомнила, как пластик бился о пятки каждый раз, когда автомобиль делал крутой поворот. Мне просто нужен глоток. Один-единственный глоток, чтобы избавиться от отвратительного привкуса на языке.

Двери оказались заблокированы. Покачав головой, я двинулась обратно к костру. На отполированном штанами пеньке обнаружилось тонкое серое шерстяное одеяло, я подобрала его и хорошенько в него закуталась.

У нас нет места для вас, ни здесь, ни где-нибудь еще. Единственное место – в лагерях или под землей, с остальными.

Я затрясла головой, чтобы избавиться от ненавистного голоса, и распущенные волосы разметались по щекам и плечам. Они казались чистыми. Даже мягкими. Высунув руку из-под одеяла, я провела ладонью по всклокоченной голове. Никаких листьев и колтунов. Кто-то их вычесал.

«Боже», – подумала я, плотнее закутываясь в одеяло. Этот парень… Он тащил меня за собой, волок прямо к…

В горле словно застрял комок. Теперь, за нарастающим пульсом, колотившимся в ушах, я различила какой-то гул. Целую ужасающую секунду я думала, что вернулся Роб и притащил с собой генератор Белого шума. Но этот звук был низким, далеким и совсем не причинял боли.

Заметив тропу, старый туристический маршрут, я заковыляла на это шипение. Бугристую землю застилал снег, скрывая острые скалы и коварные ямы, но я видела петляющую тропинку, расчищенную от деревьев, и брела, опираясь руками о надежные стволы белых дубов и кленов. Солнце только еще показалось над горизонтом; первые лучи бледновато-желтого снега рассеивались по снегу.

Я вышла к озеру. Глупо, конечно, было принять шум воды за нечто настолько страшное и кошмарное, настолько неестественное, как Белый шум.

Я смотрела на водопады. Громыхающие, ревущие водопады в миниатюрном ущелье. Вода стекала по закручивающимся выступам скалистого утеса, и несколько тонких струй откололись от главного потока. Темные скалы, окружавшие озерцо, наклонялись вперед, словно горбясь от холода.

Тропинка вела к построенному на берегу деревянному настилу. Я перешагнула маленький ручеек, отделившийся от озерца, ломая корку тонкого, сковавшего его льда.

Настил был мокрым, с островками сверкающего снега. Расчистив себе место, я уселась прямо на самом краю. Передо мной открывался потрясающий вид на бурный ревущий поток, с ревом падающий вниз.

Над поблескивающей гладью озера клубился туман. Я нагнулась и, зачерпнув руками обжигающе холодной воды, плеснула ею на лицо. Засунула руку под одеяло и толстовку, пытаясь найти источник боли, от которой темнело в глазах. Отекший участок кожи, покрытый аккуратными, ровными стежками, перестал саднить, только когда мои жесткие, замерзшие пальцы охладили его.

Сперва я подумала, что это всего лишь туман оседает на моих щеках. Что ветер, возможно, сносит брызги водопада. Но комок в горле никуда не делся, твердый и неподвижный, и что-то очень похожее на всхлипы вырвалось из моей груди. Никто не видел моих слез, и я могла не сдерживаться.

Прижав одеяло к лицу, я скомкала его у рта, чтобы задушить крик. Но барьер был уже сломан и рыдания выплеснулись наружу – остановиться я уже не могла. Каждая мысль, проносившаяся у меня в голове, была залита кровью, я буквально чувствовала в горле ее вкус.

Я убила этого человека.

И даже непросто убила. Я пытала его страхом. Конечно, Роб заслуживал наказания за совершенные преступления. Все дело в том, как я его наказала – как использовала тех детей, манипулировала ими, их памятью, хотя они и так уже были жертвами. И мне это понравилось. Я смаковала, как легко оказалось поглотить разум Роба, наводняя его ужасом и страхом, пока эти эмоции не поглотили его полностью. Тьма, окутавшая меня тогда, дарила тепло, возбуждение. Кайф прошел, но после него в руках и ногах осталось ощущение нервного покалывания, от которого я никак не могла избавиться.