Немец

— Версий много. Гиммлер сделал много качественных копий реликвии. И Шерхорн нам про это говорил. Возможно, в Нюрнберге хранился оригинал. Но нельзя точно сказать, оригинал какого копья: Святого Маврикия или Копья Лонгина? Однако существует простая логика. Лонгин никому свое копье не передавал до самой смерти. Да и зачем?

— Ты так говоришь, будто все время скитался с этим самым Лонгином…

— Погоди ты. По крайней мере, данных таких нет, чтобы он его кому-то отдал, или передал, или его у него украли. Лонгин проповедовал на Кавказе, где и умер! Наверняка он не расставался с главной реликвией своей жизни до последнего вздоха. И вот 17 июня 1805 года русский генерал от инфантерии князь Цицианов пишет императору, что в Эчимадзинском монастыре, в Армении, обнаружено «Святое Копье»!

— А… теперь понятно, зачем тебе армянский археолог.

— Вот именно что армянский.

— И какова дальнейшая судьба Копья согласно этой версии?

— Это как раз самое интересное, — продолжал Александр Валентинович. — Когда в начале осени 1941 года ситуация на фронте стала почти неуправляемой, товарищ Сталин так перепугался, что начал прибегать к самым экзотическим способам изменить ее в пользу Красной армии…

Якобы он прослышал о копье и приказал доставить его из Армении в Москву. Гиммлер узнал об этом приказе и выслал несколько групп на перехват. Не знаю, верил ли Гиммлер в то, что именно это копье было тем самым, «настоящим», но решил не рисковать и заполучить реликвию. Ведь по преданиям и легендам оба копья обладали чудодейственной силой. Копье Маврикия помогало побеждать в битвах, а Копье Лонгина давало великую силу его обладателю, предоставляло возможность безоговорочно творить добро или сеять зло.

Александр Валентинович говорил громко, а последнюю фразу произнес с особым жаром и напором, продекламировал, словно диктор Всесоюзного радио. Тут только стало понятно, что в помещении пирожковой очень тихо. Один из трех изрядно потрепанных мужчин интеллигентного вида с печальными лицами, оккупировавших соседний столик, икнул и, указав пальцем на стакан с «кофе», с уважением прокомментировал:

— Ну вы даете, товарищ. С чего это у вас такие приятные перегрузки? Поделились бы опытом, а то меня эта бормотуха уже не берет.

Не обратив внимания на соседа по пирожковой и на эффект, который произвел его страстный монолог, Александр Валентинович продолжил, слегка понизив голос:

— В разговоре с нами — и тогда в Хизне, и сегодня у тебя в конторе — Шерхорн не выдал своего интереса к найденному в лесу наконечнику копья. И здесь он, думаю, не кривит душой. Как специалист «Аненербе» он должен был знать, как выглядит подлинное Копье Судьбы, поэтому и предположил, что была другая группа.

— Похоже на правду, — задумчиво проговорил Карен Федорович. — Есть информация о нескольких группах СС, работавших в том районе. Но у меня пока мало данных. Надо бы выяснить, нет ли в архивах чего-нибудь о задержании Смершем каких-либо необычных фашистов с подозрительными грузами. Я все время шел по следу Целлера, а про остальных как-то думать было недосуг.

Карен Федорович замолчал. То ли водка его расслабила, то ли разговор с боевым товарищем в советской пирожковой, пробудившей воспоминания и даже некоторое подобное ощущение юности, растеребил душу, но ему вдруг захотелось во всем признаться. И в том, что чуть было не украл вещдок, и главное, в том, что еще пару часов назад готов был предать родину и друга.

«Эх, родина, — вдруг неожиданно для себя самого пропел про себя Карен Федорович отрывок песни чуждой ему знаменитой рок-группы, — Пусть кричат: “Уродина!”… Да, уродина. Правильно. “Но она нам нравится…” Ну что за текст, а? Но ведь в точку. Отчего так?»

— Сань, а как зовут этого, в очках, с бородой? Ну, который поет про родину? Там слова такие еще: «…пусть кричат «уродина», а она нам нравится…»

— «…хоть и не красавица». Шевчук, группа «ДДТ». Чего это ты вдруг?

— Да так… вот стоим тут: еда поганая, кофе ненастоящий, водку пьем из-под полы. А нам нравится!

Глава двадцать девятая

Шерхорна без особого шума выслали из страны, поставив в паспорте специальную отметку, не дававшую права на возвращение в Россию до конца его дней. Михаила посадили в изолятор — парня ждали серьезные неприятности. Впрочем, оказаться в тюрьме было далеко не худшим итогом его приключений, ведь в лесу старенький эсэсовец Шерхорн вполне мог и перестараться.

Ральф и Антон вернулись в Москву. Перед отъездом из Хизны Мюллер был чрезвычайно удивлен той стремительностью, с которой любая, даже самая секретная информация распространяется среди деревенских жителей.

— Что вы там за ящик фашистский откопали? — примерно таким вопросом встретил их дядя Ваня, сидящий на ступеньках дома Антона.

Они кое-как отшутились, быстро собрались и уехали. Антон, как водится, обещал скоро вернуться.

Через два дня он проводил Мюллера в Шереметьево-2. Из-за пробки у поворота на Международное шоссе Антон и Ральф чуть было не опоздали на рейс, поэтому расставание происходило в суете, скомканно.