Немного солнца для Скарлетт

Дик оказался прав – кот очень быстро сел им на голову. Ни его тщедушная комплекция, ни притворно несчастные глаза не могли скрыть натуры агрессивной и вероломной. А большой нарядный хвост, который, казалось, кот у кого-то стащил и пришпилил себе в качестве трофея, только добавлял ему воинственности.

Как только они въехали, как только Хвост выбрал себе место, как только они установили большую елку и украсили ее игрушками, Летти тут же стала обустраивать себе мастерскую.

– Дик, счастье ты мое, – говорила Летти и вымеряла свободное пространство, стены которого были прозрачны, и теперь накануне Рождества сквозь них проникало немного бледного зимнего солнца. Океан тоже стал зимним – от него веяло холодным ветром, и окрашен он был в серо-бирюзовые тона.

– Точно? Ты ничего не путаешь? – откликался Дик. Он теперь учил роли в маленьком кабинетике, который от гостиной был отгорожен высокими книжными полками.

– Что не путаю? – рассеянно спрашивала Летти. Она в пылу обустройства была невнимательная к своим словам.

– Ничего, давай тебе помогу. – Дик вскакивал и начинал передвигать предметы, которые Летти двигала с места на место.

К Новому году они окончательно устроились в новом доме, и даже Хвост смирился с тем, что чайки и другие бестолковые и глупые птицы толпятся на веранде. Хвосту хотелось выскочить, напасть, но стены были крепкими и только дразнили Хвоста своей прозрачностью.

Она все время забывала, как называется этот ветер. О нем писали в газетах, о нем говорили дальние соседи – они иногда встречались на берегу, – но она забывала это красивое имя. Этот ветер захаживал к ним нечасто, но его приближение она чувствовала заранее – у нее начинала болеть голова. Летти бросала работу, выпивала таблетку и выходила на улицу. Этот коварный ветер с красивым именем она предпочитала встретить лицом к лицу. Но прежде чем устроиться в большом деревянном кресле, Летти заваривала чай. Она обычно выбирала что-нибудь «сладкое» – с цветами акации или землянику. На маленький поднос она ставила чашку – не большую, «утреннюю», а тонкую, красивую, на изящном блюдечке. Ставила заварочный чайничек, на тарелку выкладывала что-нибудь сладкое и обязательно большое яблоко. Так, вооружившись, она шла на веранду, поднос ставила на стол, закутывалась в плед и замирала. Казалось, что она почти дремала, но это только казалось. Она впитывала в себя океан, запах мокрого песка, запах водорослей, которые кружевом были выложены у воды. Летти впитывала в себя солнце – такое холодное зимой. И ветер, который был ледяным, и солнце с ним не справлялось. Оно, казалось, остывало само. А остывая, бледнело от собственной немощи. Летти любила солнце, и она прощала его. Она терпеливо ждала, когда над горизонтом уже пробегут облака, когда засыпет веранду песком, когда вдруг пригнет к земле и без того низкие сосны. Как только ветер пройдет по их дюне, все вернется вновь – и тишина, и мирный плеск воды, и солнце. Уже яркое, сильное и словно вынутое из печи. Но этого надо было дождаться. И вот Летти сидела, наблюдала, а за ней наблюдал Хвост. Из этого кота со временем получится замечательный сторожевой пес, думала Летти. Чуткий, тихий, готовый и к обороне, и к нападению, Хвост выбрал Летти своим вожаком и теперь не отставал от нее ни на шаг. Даже Дику, который в спальню заходил позже, перепадало от Хвоста. Тот лежал в ногах Летти и при появлении ее мужа яростно урчал. И это урчание мало походило на кошачьи ласки. Это было предупреждение о возможном нападении.

– Слушай, объясни ему, что это мое место в моей спальне, – просил Дик.

– Хорошо, я поговорю, – отвечала Летти. Кот Хвост был совершенно очеловечен ими.

Когда дул этот самый ветер и Летти застывала в кресле, Хвост неизменно был рядом. Он следил, чтобы ни один незнакомец не вторгся в их с Летти пространство.

А Летти ждала, когда стихнет головная боль, и думала. Она отводила это время воспоминаниям, размышлениям, тому, на что сил порой у нее недоставало. Есть категория размышлений, которая доступна нам лишь иногда. Лишь в полном одиночестве или наедине с тем, что сильнее нас и что подчиняет нас себе, что доставляет неудобство и при этом неизменно восхищает. Есть категория размышлений, которые возможны только рядом с природой. Летти, сидя на веранде, отпускала все повседневное, все ежеминутное, все, что ее окружало. Она оставляла то, что требовало исключительного внимания.