Немногое о многом (СИ)

От больных впитавшие рентгены

шло сильное излучение.

Люди стали радиоактивны и опасны

для всего окружения.

Во всех переоблучённых рвота

и нервное перевозбуждение.

Наступило ядерное бешенство -

врачи кололи успокаивающие

и таких больных большинство.

НА ЛЕЧЕНИЕ В МОСКВУ.

В Москву для лечения

отобрали больных

по радиационному загару,

двадцать восемь человек

наиболее пострадавших,

из числа дежурной смены

и числа пожарных.

Лечили от лучевой больных

в лучшей клинике страны,

с применением новейших

средств и технологий.

Впечатление, люди вернулись

из ядерной войны.

Даже американский учёный

Роберт Гейл из Нью-Йорка

приехал спасать пожарных

и других с лучевой больных.

Больные с лучевой болезнью

по отдельным палатам

в одиночку все лежали,

мучились от нуклидов

и с надеждой, болью,

не ведая о соседе,

в муках умирали.

В телах пожарных

изотопов столько накопилось,

что тела ночью,

как призраки "светились".

Пожарные с энтузиазмом

гасили на крыше видимое пламя,

тушили без опасения

и достойно одолели его,

но пожарных сжигало

и многих до смерти сожгло

невидимое пламя,

пламя нейтронного,

пламя гамма-излучения.

Пожарные боролись не только

с гарью, дымом и огнём,

пожарные боролись сами с собой -

нечеловеческим трудом,

силой воли и боли

вдохновляли себя на победу,

теряя в смертельной радиации

последние силы.

На Митинском кладбище в Москве

власти для каждого пожарного,

мини "Саркофаг" соорудили

и каждого пожарного,

как маленький Чернобыль,

с честью похоронили,

погрузив страну в тоску и боль.

Рок судьбы избрал двоих,

сделал сиротами

жён, детей и их родных,

выбор делал, не спешил

и как удав своим гипнозом,

пожарных тоже прихватил.

Если бы пожарные знали

о наличии радиации

наверняка смертей бы избежали.

СТАЖЁРЫ ДОЛОЖИЛИ ТОЧНО.

Акимов знал,

стержни управления и защиты

застряли на полпути.

Их надо!.. срочно!

из центрального зала

вручную опустить.

Но как туда зайти?

Рядом у тренажёра

толкались два стажёра.

Акимов: "Бегом!..

в центральный зал вдвоём!

Надо!.. покрутить рукоятки

и стержни вручную опустить.

Любой ценой!..

надо реактор заглушить!"

Кудрявцев и Проскуров,

как Александр Матросов,

в последнем решающем бою,

бросились наверх

в центральный зал к реактору,

с каждым шагом

приближая смерть свою.

До 36-й отметки бежали

по лестничным маршам,

прыгая через куски бетона,

задыхаясь от дыма, гари

и чихая от запаха озона.

У реакторного зала всё в руинах.

Кругом валялись битые конструкции,

во все стороны торчала арматура,

а над головой светилось...

ночное небо

в оранжевом отблеске пожара.

Плита герметизации реактора

"Елена" лежала на боку,

во все стороны торчала арматура,

а там... далеко внизу,

завывая как в дымовой трубе,

из кратера разрушенного реактора

шёл голубой огонь,

подымалась сажа и озон.

В эпицентре взрыва,

в самом пекле радиации

стояли обречённые стажёры,

впитывая тысячи рентген.

Чернели на глазах от радиации -

стали чёрные, как негры.

С удивлением, сгоряча,

посмотрели друг на друга,

в щитовую убежали молча.

НАВЕРНОЕ, БАК С ВОДОЙ ВЗОРВАЛСЯ.

Вернувшись вниз,

Кудрявцев и Проскуров

начальнику доложили внятно,

обоих бегло выслушав,

стажёрам не поверил Дятлов.

"Мужики! Вы не сумели

разобраться толком.

Реактор цел. Снесло

крышу взрывом,

а что-то на полу горело.

Надо срочно спасать

перегревшийся реактор.

В активную зону для охлаждения

надо воду подавать

и до конца - заглушить реактор".

Как обычно, как всегда,

где тяжёлая беда,

родилась легенда.

Реактор блока цел,

бак с водой взорвался.

Чиновник не разобравшись,

свою вину отодвинул,

на время оправдался.

Такая версия инженера Дятлова

дошла до чиновников Киева,

такую версию приняла Москва.

ВОТ ТАК... НИ ЗА ЧТО?

И УМИРАЮТ ЛЮДИ.

Вверх - вниз, бегом,

не чувствуя под собою ног,

от отметки к отметке

бегали по очереди в темноте

с фонариками Топтунов - Акимов,

глотая радиацию и смог.

Воздух был плотным,

пульсировал радиоактивным

ионизирующим газом,

насыщенный всем спектром

долгоживущих радионуклидов,

которые извергал из своих недр

разрушенный реактор.

"Что с реактором?

Как сказывается подача воды?

Сколько проложено рукавов?" -

с минуты на минуту постоянно

требовал доклада

помутневший Дятлов.

Акимова и Топтунова

от жары и радиации

тошнило и рвало,

во рту железом ржавым пахло,

тело шатало и трясло.

Акимов и Топтунов обречены

на верную смерть,

но не уходили со станции,

чувствуя свою ответственность

за исход ситуации.

До конца смены в эпицентре взрыва

мучились, страдали оба,

почернели сильнее всех

от радиации, йода и пр. нуклида.

Дежурная смена блока в темноте

не разобравшись в ситуации,

напрасно подавала воду,

приближала новую беду,

отравляя подземелье станции.

В итоге у 134 сотрудников ЧАЭС

развилась лучевая болезнь.

Многие из них умерли

вместе с пожарными,

первый - на десятый,

последний - на сотый день.

Умер начальник смены Акимов,

умер оператор Топтунов.

Умерли два стажёра -

Кудрявцев и Проскуров.

Рано утром по приказу Фомина

зам главного инженера

по эксплуатации Ситников

облазил весь аварийный блок,

убедился в разрушении реактора,

доложил Брюханову и Фомину

о разрушении реактора,

но реальный доклад

у тех вызвал раздражение

и не принят был к сведению.

Ситников получил

более 1000 рентген и как все,

умер от лучевой болезни

вместе с пожарными в Москве.

Умерли от лучевой болезни

в Москве две женщины,