Немой набат. 2018-2020

– А комплексный обед с винегретом в нагрузку? Проголосовать, что в столовую сходить. Неужели классику не читала – про Конституцию или севрюжину с хреном?

– А Валентин Гафт, слышали, что сказал? – громко произнёс сидевший за овальным столом, словно в президиуме, почти лысый седобровый мужчина. Власыч для себя окрестил его «скоблёной мордой». – Что большинство наших элитариев зарабатывают в России, а деньги-то за рубежом тратят. Предателями их назвал.

Дмитрий Ионыч пожал плечами, ответил:

– Я где-то читал, что Козырев… Помните мидовского министра, который умолял американцев разобъяснить неразумным русским цели российской политики? Он в Майами сейчас бытует, иногда в СМИ квакает. Так вот, он вроде бы племянник Гафта. Может, фейк. Сейчас правду от вымысла не отличишь.

– Погодите, друзья, – начал Синицын, и все утихли. – Законное будет голосование или же волюнтаристское, в этом, как учит наша история, потомки разбираться будут. А сейчас что? Что с русскими поправками?

Общий тяжёлый вздох прошелестел по гостиной, откликнувшись тягостным молчанием. Наконец Раиса Максимовна неуверенно ответила:

– На сегодняшний день, насколько я понимаю, по части русских поправок удаётся добиться формулировки: русский язык как язык государствообразующего народа. Всяко лучше, чем ничего.

– В Конституции РСФСР русский народ был назван по имени. Но в 1990-м демократы изъяли эту запись. Надеюсь, помните ту вакханалию демократических свобод! – Это басом сказал солидный мужчина в возрасте со взглядом и осанкой патриция, тоже восседавший за столом.

– Зато председательшу ЦИК теперь называют «настоящим демократом», – подбросил Дмитрий Ионыч, не унимавшийся по поводу Памфиловой.

– Да-а, с гласностью теперь у нас хорошо. Со слышимостью затруднения, – вздохнул худощавый в очках, которого называли Валентином Игоревичем.

Наступило молчание.

– Рекламная пауза, – прозвучал чей-то комментарий.

И вдруг в тишине, неожиданно для Донцова, предпочитавшего отмалчиваться в незнакомой компании, молчание прервала сидевшая рядом с ним на двойном диванчике Вера. Отчётливо, с выражением она декламировала:

– Стало мало русского в России. Почему спокойны? До поры! – Через короткий вздох пояснила: – Николай Зиновьев.

Все негромко, но дружно захлопали. И Виктор понял, что Вера очень органично вошла в круг этих людей, искренне озабоченных грядущими судьбами России. Её сло́ва здесь ждут, его ценят. Отсюда – смелость, спокойствие.

И словно подтверждая его мысли, Раиса Максимовна огорчилась:

– Очень жаль, Верочка, что завтра вы нас покидаете. Вас будет нам не хватать. И как редкой умницы и как обаятельной женщины.

Надеюсь, судьба ещё сведёт.

Тут не выдержал Донцов:

– И очень скоро. На юбилее Ивана Максимовича.

– Да-да-да, конечно же там встретимся, – обрадованно закивал Филипп.

Эта перекличка «не по программе» невольно подвела итог одной теме и открыла новую.

– Я считаю, что Москва слишком много на себя берёт, в буквальном смысле, – начал Валентин Игоревич, вместе с напарником, видимо, выступавший в роли забойщика, возмутителя спокойствия. – Вчера Собянин хвастал каким-то сумасшедшим лучшим в мире парком развлечений под крышей «Остров мечты». В Зарядье соорудили гигантский чудо-орган́… Столица – уже и не Россия вовсе, другая страна. Как этого в Кремле не поймут? У нас-то от московских чудес-красот, да при здешней бедности, – изжога. Они перед всем миром на сцене пляшут, а мы в зрительном зале на приставном стульчике ютимся. Может, и не бракованные, но уж точно второй сорт.

– Да писали же, что этот «Остров мечты» – очередная коммерческая штучка, под завязку набитая бутиками, – поддакнул из-за стола басистый патриций. – А билетик туда, знаете, скоко стоит? От двух до семи тысяч! Семейный – десять тыщ. Ежели хотите на аттракционы без очереди, вдвойне платите. Такое даже упромыслить невозможно. Боже-боже, что творится! Не-ет, жирует столица, жирует. Не за наш ли счёт?

– Возрастает год от года мощь советского народа, – вкинул усач, затаившийся в углу.

Грузный мужчина в очках, плотно втиснувшийся в кожаное кресло, с гримасой огорчения сказал:

– Беда в том, что непомерный бесконтрольный рост Москвы стал символом, я бы сказал, деградации российских пространств. Раньше деревни умирали молча, а теперь и малые города закрываются. А Собянин и главная банкирша из своих интересов ратуют за разрастание миллионников – для него это удобнее, а для неё эффективнее. Что с Россией будет, – не их вопрос.

– А если вернуться к Конституции, – это уже Дмитрий

Ионыч, – наверняка Путин не рассчитывал на эпидемию низовых поправок, особенно по части традиционных ценностей, вокруг которых битва идёт. Не знаю, как в Москве, – посмотрел на Донцова, – но у нас в основном за русские поправки переживают. Это как бы иммунный ответ народа. А времени в обрез, Кремль-то конституционный блицкриг задумал. Но что бы ни говорили о демографии, как бы её политическими изысками ни исправляли, факт остаётся фактом: с 1990-го года геополитическое русское ядро в срединной России убыло – шутка ли! – на семнадцать миллионов человек.