Немой Онегин. Части 18 - 23

Желанную свободу сопровождало предписание, чтоб не только трагедий и поэм, но даже «мелких стихотворений» Автор нигде никому не читал, прежде чем представит их на рассмотрение Е.И.В.

Эти кандалы гораздо тяжелее, чем кажется на первый взгляд. Император не в соседней комнате живёт и доступа к нему нет. Пока отправишь Александру Христофоровичу на Лубянку, да пока он прочтёт, да пока доложит, да пока придёт ответ... А поэты так устроены, что, написав стишок, они в ту же секунду хотят его кому-то прочитать. В этот момент им кажется, что ничего лучше они прежде не писали — и значит, надо немедленно кого-то осчастливить. Кого угодно. Годится деревенская девка, а на худой конец дикие утки. Запертый в Михайловском Автор описал своё состояние в Четвёртой главе «Онегина»:

Но я плоды моих мечтаний

И гармонических затей

Читаю только старой няне,

Подруге юности моей,

Да после скучного обеда

Ко мне забредшего соседа,

Поймав нежданно за полу,

Душу трагедией в углу,

Или (но это кроме шуток),

Тоской и рифмами томим,

Бродя над озером моим,

Пугаю стадо диких уток:

Вняв пенью сладкозвучных строф,

Они слетают

с берегов.

Тоской и рифмами томим — читатели не замечают ни тоски, ни томления; трагическое одиночество прикрыто шутливой интонацией.

...Совершенная и полная свобода скоро докопалась до отдельных букв.

Бенкендорф — Пушкину

4 марта 1827. Петербург

Барон Дельвиг, которого я вовсе не имею чести знать, препроводил ко мне пять сочинений Ваших: я не могу скрыть вам крайнего моего удивления, что вы избрали посредника в сношениях со мною, основанных на высочайшем соизволении. Я возвратил сочинения ваши г.Дельвигу и поспешаю вас уведомить, что

я представлял оные государю императору.

Произведения сии не заключают в себе ничего противного цензурным правилам. Позвольте мне одно только примечание: заглавные буквы друзей в пиесе 19-е Октября не могут ли подать повода к неблагоприятным для вас собственно заключениям? — это предоставляю вашему рассуждению.

В большом стихотворении 1825 года «19-е Октября» Автор из ссылки (из Михайловского с любовью) обращался к лицейским товарищам:

Я пью один, и на брегах Невы

Меня друзья сегодня именуют

...

Но многие ль и там из вас пируют?

Ещё кого не досчитались вы?

...Куда бы нас ни бросила судьбина,

И счастие куда б ни повело,

Всё те же мы: нам целый мир чужбина;

Отечество нам Царское Село.

В некоторых строфах ссыльный называл имена свободных друзей: Пущин, Горчаков, Дельвиг, Вильгельм... Но когда в 1827-м решил опубликовать, сам-то был на свободе, а вот Пущин и Вильгельм Кюхельбекер — на каторге, и появление их имён в печати было совершенно исключено. Пушкин от всех имён оставил лишь заглавные буквы: абсолютно невинные П., Г., Д., В. Этот номер не прошёл. Хотя Бенкендорф не запретил; наоборот — заботливо предупредил: буквы могут подать повод к неблагоприятным выводам. Пушкин понял.

Пушкин — Бенкендорфу

22 марта 1827. Москва

Чувствительно благодарю Вас за доброжелательное замечание касательно 19 октября. Непременно напишу барону

Дельвигу, чтоб заглавные буквы имён — и вообще всё, что может подать повод к невыгодным для меня заключениям и толкованиям, было исключено.

В альманахе «Северные цветы» вместо букв были напечатаны звёздочки... Что ж, в следующий раз Автор обошёлся без имён, без букв, без звёздочек.

Бог помочь вам, друзья мои,

И в бурях, и в житейском горе,

В краю чужом, в пустынном море,

И в мрачных пропастях земли!

19 октября 1827.

Никто не сомневался, что мрачные пропасти земли — это каторжные рудники, но ведь не придерёшься.

...Ладно стихи и проза — в них всё же может быть крамола. Но даже просто съездить из столицы в столицу оказалось нельзя без разрешения.

Пушкин — Бенкендорфу

24 апреля 1827. Москва