Милый
мой, расскажу тебе всё, что у меня на душе: грустно, тоска, тоска... Еду в деревню, бог весть, буду ли там иметь время заниматься и душевное спокойствие, без которого ничего не произведёшь, кроме эпиграмм. Так-то, душа моя. От добра добра не ищут. Чёрт меня догадал бредить о счастии, как будто я для него создан.С таким-то настроением и — творческий подъём, немыслимая продуктивность? Как объяснить?
Иногда нам совершенно не видны истинные причины событий. Вот молодой бедный рыцарь рассказывает о своём удивительном успехе:
АЛЬБЕР
.Когда
Делорж копьём своим тяжёлымПробил
мне шлем и мимо проскакал,А
я с открытой головой пришпорилЭмира
моего, помчался вихремИ
бросил графа на двадцать шагов,Как
маленького пажа; как все дамыПривстали
с мест, когда сама Клотильда,Закрыв
лицо, невольно закричала,И
славили герольды мой удар, —Тогда
никто не думал о причинеИ
храбрости моей и силы дивной!Взбесился
я за повреждённый шлем,Геройству
что виною было? — скупость.
Похоже, поэтическому взлёту виною была реальная гробовая угроза. Пушкин в Болдине не в доме творчества, не по путёвке от Союза писателей. Теперь он заперт не царём, а смертью. Он
Пушкин
— Плетнёву9
сентября 1830. БолдиноОколо
меня колера морбусЭпидемия холеры 1830–1831 — первая в истории России вспышка самого смертоносного в ХIХ веке заболевания. (Полмиллиона заболело, двести тысяч умерло.) Были введены карантины, которые эпидемию не остановили. В тех, кто пытался пробраться через оцепление, приказано было стрелять.
Того и гляди: забежит холера, всех перекусает, и отправишься «к дяде». Вот состояние Автора во время создания Восьмой главы и прочей роскоши Болдинской осени.
Смерть может прийти в любую минуту, холера косит всех подряд, не разбирая сословий. Пушкин помнит: всего шесть лет как на 37-м году жизни умер любимый Байрон, подцепив лихорадку.
Эти мысли и эти чувства сами
внедряются в сочинения. В Восьмой главе бездельник Онегин в тоске (почти при смерти) вспоминает свою бессмысленную жизнь.И
постепенно в усыпленьеИ
чувств и дум впадает он,А
перед ним воображеньеСвой
пёстрый мечет фараон.То
видит он врагов забвенных,Клеветников
, и трусов злых,И
рой изменниц молодых,И
круг товарищей презренных...Но Пушкин уже давно не Онегин. Никакого усыпленья чувств и дум. «Богатырь духовный» (по слову Вяземского). Холера торопит работать. А у Моцарта перед глазами маячит Чёрный человек, после визита которого он всё бросил, днём и ночью писал Реквием. Успел.
Так и Автор изо всех сил спешит воплотить на бумаге бесчисленные замыслы прошлых лет.
Пушкин
— Плетнёву9
декабря 1830. МоскваМилый
! я в Москве с 5 декабря. Насилу прорвался я и сквозь карантины.Скажу
тебе (за тайну), что я в Болдине писал, как давно уже не писал. Вот что я привёз сюда: 2