Немой учитель

Анвальд, руководивший отрядом стражников, пожал плечами:

— Пускай наблюдают. Небось, не каждый день мимо их халуп проезжает принц.

Но знаком приказал Изарку и еще двоим приотстать.

— Откуда? — спросил он, не оглядываясь.

— Из-за того плетня, что мы проехали, — так же невозмутимо, словно речь шла о вчерашней попойке, объяснил Изарк. — Да, где лежит здоровый черный пес. Ага.

— Думаешь, что-то серьезное?

Изарк лениво улыбнулся, потянулся за флягой с водой, притороченной к седлу:

— Вряд ли. Скорее всего какой-то безумный крестьянин, у которого не хватило сил перебраться в леса к вольным братьям, пялится и думает, что было бы неплохо жить, как мы. Зря так думает.

— Все-таки съезди, проверь дорогу, — приказал Анвальд. — Мало ли…

И вернулся обратно к процессии.

— Что-то не так? — спросил Таллиб.

— Ерунда, — ответил Анвальд. — Ерунда.

Смуглокожий кивнул — тратить силы на слова было бы слишком расточительно. Жара.

Готарк Насу-Эльгад рассеянно нащупал рукоять меча и подумал, что, наверное, не сможет даже поднять его, а об ударе и речи быть не может. Пора, ой пора на покой! В его-то годы заниматься делами — дурной тон. Но замены нет, и уйти сейчас никак нельзя, пускай даже и очень хочется.

Лес потихоньку наползал от горизонта, дышал в лица распаренным воздухом, словно пьяница — бражными парами.

«Кажется, сегодня что-то произойдет», — жестами показал принц. Моррел рассеянно кивнул. Потом добавил: «Не исключено. Ничего страшного».

Эллильсар посмотрел на подползающий лес. В последнее время с учителем происходило что-то странное: он отвечал невпопад; неожиданно замолкал, глядя в пространство перед собой, а еще чаще — в небо. Он выглядел раздраженным, хотя и не пытался срывать свое плохое настроение на других. И еще: как-то непонятно смотрел на меч принца, особенно ужесточил условия тренировок, и всегда норовил отработать самые рискованные варианты схватки, подставляясь под удар, словно стремился /умереть/ прикоснуться обнаженной кожей шеи к лезвию подаренного им же меча. Таллибу как будто передалось это настроение. Он ходил хмурый и замкнутый, не желая никого видеть рядом с собой. Но вот пришло сообщение о несчастии с Королем, и оба изменились, словно воспряли и с нетерпением дожидались поездки. И — Эллильсар смог заметить это — одновременно страшились ее.

Сам он отнесся к известию довольно спокойно, даже безразлично, что совсем уж не приличествовало сыну и наследнику. Вернее, сыну как раз не приличествовало, а вот наследнику… Но только Эллильсар отнюдь не мечтал о правлении страной. Его вполне устраивало то положение вещей, когда он мог заниматься науками, которые неожиданно полюбил, поединками и девушками (которые любили его, что вполне закономерно — во-первых, принц, во-вторых, мужчина, и мужчина не из последних; знающий, что делать в постели. Рассказы о нем ходили меж дам. Он ничего не опровергал, ничего не подтверждал, — прежде всего потому, что в лицо ему этого не говорили, но…) В общем, бремя Короля было не для него, как считал сам Эллильсар. Моррел же по этому поводу как-то заметил: «Бремя Короля — ни для кого. И тем не менее, когда наступает срок, избранный восседает на трон. С этим ничего не поделать».

За шесть лет своего учительствования немой так и остался загадкой для всех окружающих, даже для принца. Наверное, только Таллиб понимал хоть что-нибудь в поступках и мыслях Моррела, но Таллиб предпочитал держать это при себе.

* * *

Миновав умирающую деревню, процессия въехала в лес. Здесь не было той, ставшей уже полузабытой, прохлады, которая раньше неизменно встречала всякого, оказавшегося под кронами деревьев. Впрочем, ее, этой прохлады, теперь не было нигде после того, как Шэдогнайвен обмелела почти на половину, а Вечные озера утратили былое величие и стали казаться скорее мелкими лужами, чем озерами, тем более — Вечными. Влага уходила из мира, по капле, — и поневоле представлялись жадные губы Дьявола, припавшего к Божественному источнику, вылизывающего пересохшее русло: «Пить!» Становилось страшно, как будто ожили детские кошмары.

Наверное, поэтому никто по-настоящему не удивился, когда отовсюду на процессию кинулись какие-то оборванные люди, молча и свирепо стаскивая с лошадей всадников, разрывая их на клочки. Завопили дамы, матерились стражники. Анвальд, догадавшийся, почему до сих пор не вернулся Изарк, рубил мечом направо и налево, — своих и чужих, — силясь оторваться от нападающих.

Глава матери Очистительницы дал коню шпор и тут же вылетел из седла, сброшенный вставшим на дыбы животным; над ним нависла чья-то фигура. Свистело лезвие клинка и падали на лицо кровавые ошметки. Готарк Насу-Эльгад молчал, уверенный что через минуту будет раздавлен копытами лошадей, и, кажется, молился, одновременно борясь с противоречивыми желаниями: закрыть глаза, чтобы не видеть этого ада на земле, и раскрыть, чтобы знать, что происходит. Наверное, со стороны казалось, что он быстро-быстро моргает — да так оно и было. Кровь и плоть, попавшие на лицо, доставляли неудобство, но он не рисковал двигаться — просто лежал и терпел. И еще молился.