Немцы

— Сейчас! — крикнул он, но оторопел, не найдя брюк и сапог. Тихий смешок вывел его из оцепенения. — Отдай брюки! — грозно приказал Лаптев и тут же засмеялся: — А то ведь я к тебе и без брюк выйду…

— Они под сеном, — отозвалась она. — Куда хорош бы ты был без брюк!

Он так торопился к ней, что никак не мог попасть в рукава кителя.

— Шинель возьми, замерзнешь, — тихо сказала Татьяна Герасимовна, когда Лаптев уселся рядом с ней в тарантас. — Холодно, роса…

— С тобой не замерзну, — шепнул Лаптев, подвигаясь к ней поближе.

— Не шути! — строго и серьезно оборвала она.

Дорога уходила в горы, петляя между кустов желто-красного шиповника. Солнце было еще совсем невысоко, сизая роса покрывала траву.

— Все просыпается, — улыбаясь, отметил счастливый Лаптев, поеживаясь и снова придвигаясь к Татьяне Герасимовне. — Куда мы едем-то?

— Сначала к Тамарке заедем. Немцев твоих посмотришь.

— Я о них не очень соскучился. Поехал только из-за тебя. Ты у меня сегодня не отвертишься…

— От чего это? — удивленно выгнув брови, спросила она.

Лаптев отнял у нее вожжи, привязал их к передку и, крепко обняв ее за плечи, попытался повалить на сено, которым был набит тарантас.

— Дурной же ты! — отпихнула его она. — Хотя б уж с дороги в лес своротил. Ведь тут люди ездиют.

Лаптев, чуть не разбив телегу о пень, погнал лошадь в лес. Лошадка мирно жевала траву, а они, позабыв обо всем, целовались.

— Поженимся? — наконец спросил он, гладя ее по волосам.

— Теперь, видно, придется. Не брезгуешь старухой?

— Со старухой спокойнее, — пошутил Лаптев.

Татьяна положила ему голову на плечо, провела теплой рукой по щеке:

— Ты только, Петя, ребят моих не обижай. Ведь они сироты…

— Да разве я похож на строгого отчима? — Лаптев снова крепко обнял ее.

На покос к Тамаре они приехали к полудню. Места здесь были хорошо знакомые Татьяне Герасимовне. Вскоре они расслышали стук молотка, отбивающего косу.

— Давай, Петя, потихоньку подойдем, посмотрим, как они там…

Лошадку привязали у дороги, а сами по кустам незаметно подошли к косившим. Раздвинув ветки, Татьяна Герасимовна оглядела широкую поляну. Немцы шли друг за другом. Третьей косила Тамара. Даже издали она казалась осунувшейся и похудевшей. «Заработалась девка», — подумала Татьяна Герасимовна и потянула Лаптева за рукав.

— Здорово, девоньки! — звонко крикнула она, выходя из-за кустов.

Тамара вздрогнула, остановилась, а потом радостно побежала к ним навстречу.

Немки, увидев Лаптева, застыли в нерешительности: косить или ждать распоряжений?

— Перекур! — объявил Влас Петрович, выходя из-за свежесметанной копны. — Садись, матрены!

— Ну, как живете-то? — Татьяна Герасимовна испытующе посмотрела на Тамару и Власа Петровича.

— Хорошо, — сдержанно отвечала Тамара. — Погода выручает. День косим, другой гребем.

— Много ли травы сбито, считаешь?

— Гектаров тридцать, думаю. Сметано десять тонн.

— На премию метишь? Тебя еще никто не обскакал. На других участках сведения похуже.

— Здесь трава хороша и покосы чистые, — уклончиво сказала Тамара.

Татьяна Герасимовна оставила Лаптева с косарями, а Тамару повела по поляне между рядов скошенной травы.

— Ты пошто, сударыня, сама косишь? — строго спросила она.

— А что? — Тамара удивленно вскинула глаза.

— Придется мне сюда другого прораба посылать, раз ты в косари записалась. Мне, матушка, начальники нужны, а рабочих у меня сейчас хватает.

— Что ж, так сидеть? — смутилась Тамара. — Я ведь немного…

— То-то, немного! Один нос у тебя остался, черная, худущая! — Татьяна Герасимовна положила руки Тамаре на плечи. — Ты скучаешь здесь, что ли, Томка?

— Да нет… А как вы там? Как в лесу?

— В лесу-то? Там хорошо… — она будто задумалась о чем-то своем, а потом вдруг решилась: — А еще тебе скажу, Тома: откоситесь, айда ко мне на свадьбу!

— Ой! — радостно взвизгнула Тамара и повисла у нее не шее.

— Опередила я тебя, девка! На твоей бы свадьбе гулять-то надо.

— Нет, — как-то печально ответила Тамара. — Я и не думаю…

Воротились домой уже к вечеру. Татьяна Герасимовна долго стояла на крыльце, боясь зайти в избу: щеки и губы горели, всю лихорадило, в жар бросало. Стыдно было матери-старухи и сына. Маленькая Нюрочка еще ничего не смыслила. «Что же это я натворила! — тревожно думала она, вспоминая все произошедшее в этот день. — А если не женится? Как девчонку обвел, ума решилась!» Дома она застала одну Нюрочку, игравшую с лоскутками. В избе было не прибрано, печь холодная, и обеда не приготовлено, видно, мать с Аркашей ушли к себе на покос. Наскоро прибравшись, Татьяна Герасимовна затопила печь и стала готовить ужин. Пока варилась похлебка, она вытащила ручную швейную машинку и раскрыла сундучок.

— Мамка, ты мне платьице шьешь? — подойдя к ней, спросила Нюрочка.

— Нет, дочка, это себе… — дрогнувшим голосом ответила Татьяна Герасимовна.

Она достала несколько метров розового ситца, накроила наволочек, потом скроила себе нижнюю сорочку. Вместе с бельевым попались синие мужские рубахи. Она поглядела на них и долго потом не могла вдеть нитку в машинную иголку.

Мать с Аркашкой возвратились поздно, голодные, усталые. Нюрочка уже спала.