Немцы

— Мужики красивые, спору нет, да уж что-то больно шикарно одеты, — заметила Татьяна Герасимовна. — В лес бы надо одежонку похуже: пожгут все и порвут.

— Извините, не успел им в ателье рабочие костюмчики заказать, — съязвил комбат. — Но только вы зря беспокоитесь: у них багажу — кладовая ломится. Два вагона барахла я им из Румынии вез. А женить их здесь я не собираюсь, так что беречь ихние наряды нечего.

Тамара с любопытством разглядывала немцев. Их лица резко отличались от русских. Мужчины были похожи то ли на киноартистов, то ли на профессоров каких-то, как она их себе представляла. Женщины на нее особого впечатления не произвели. Тамара снова посмотрела на первую роту и вдруг встретилась глазами с высоким красивым парнем, который стоял с краю. Она потупилась и отошла в сторону.

— Что, не понравилась вам наша команда, Тамарочка? — спросил Лаптев.

— Будут ли они работать? — с сомнением сказала она, косясь на немцев.

Штребль, взгляд которого так смутил девушку, услышал ее и понял. Подобрав несколько известных ему русских слов, он выпалил:

— Мы будет хорош работа.

Тамара покраснела и ответила по-немецки:

— Это мы увидим.

— Фройлейн говорит по-немецки! Кто она такая? — раздался удивленный шепот.

— Будет там болтать! — крикнул комбат. — Махен, захен, шляхен, … вас поберихен! В лесу наговоритесь. Петухов, выводи лесорубов на улицу. Звонов, как твоя рота?

Саша Звонов, красный, потный, взволнованный, подбежал и отрапортовал:

— Рота построена! Трудоспособных — сто двадцать человек, вторая группа — двадцать один человек, больных — семь человек и, я извиняюсь, товарищ старший лейтенант, которые совсем оказались раздетые — одиннадцать человек Не в чем построить, сидят в корпусе.

— Что за ерунда! Куда же они одежду дели?

— Не иначе, попрятали. Сам все обшарил, товарищ старший лейтенант. Вчера еще ходили по двору в одёже…

Комбат, не стесняясь женщин, крепко выругался, потом махнул рукой Отто Грауеру. Тот быстро подбежал.

— Выдай этим одиннадцати паразитам телогрейки из командирского фонда. И чтобы вечером отобрать и найти их собственные.

— Беда, — объяснял Звонов Татьяне Герасимовне и Тамаре, — два часа собирались: только отвернешься, куда-то пиджак с него исчез, другой шапку прячет. Чистые симулянты! Свое хоронят, требуют казенного.

Татьяна Герасимовна покачала головой:

— Ну, народ! Хватим мы с ними горя. До чего же несознательные! Они наших, небось, голышом гоняли, а сами требуют: подай им то, другое…

Хромов разъярился:

— Я их, сукиных детей, поморожу, а одежды им не дам, пока не заработают. Они думают, что Россия — это собес для фашистских подонков. Потом своим заставлю заработать! В землю затопчу!

Лицо у комбата стало дергаться, запрыгала левая бровь. Лаптев взял его за рукав и потащил в сторону:

— Да успокойся ты! Есть из-за чего себя волновать. Комбат перевел дух и скомандовал:

— Марш за ворота!

Вторая рота, ежась и топчась, нарушая всякий строй, повалила за ворота.

— Мингалеев, давай баб! — крикнул комбат.

Из глубины двора тронулась третья рота. Крестьянки торопливо двигали ногами, обутыми в огромные валенки. На всех были длинные теплые шали. Горожанки дрожали в своих коротких пальтишках.

Мингалеев оскалил зубы и отрапортовал:

— Третий рота — сто сорок пять человек, весь здоровый, тридцать три человека — кухня, десять — прачечная, пять человек — ничего не делай: декретный отпуск. Остальной — налицо.

— Молодцы бабки! — немного успокоившись, сказал комбат. — Веди их, Салават.

Тамара и Татьяна Герасимовна тоже вышли за ворота.

— Ну, Томка, счастливо тебе! Идите по тракту прямо до новой делянки. Я догоню вас.

Тамара растерянно спросила:

— А они не разбегутся у меня?

— Небось, не разбегутся. Куда им бежать-то? Шагай передом, а сзади десятники пойдут, Влас Петрович с Колесником.

— Ни пуха, ни пера! — вышел напутствовать Лаптев. — Не робейте, Тамарочка. Завтра и мы приедем на лесосеку.

Тамара вышла вперед и не очень уверенно скомандовала:

— Геен!

Она шла, не оглядываясь, слыша за собой скрип снега под множеством ног и шумное дыхание четырехсот немцев. Было страшно, но она изо всех сил старалась не подать виду. Солнце выплывало из-за горы, ярко-оранжевое, в белых парных облаках. Мороз слегка отпустил: близилась весна.

Штребль жадно глядел вокруг. Леса и горы — все под глубоким снегом, сбоку — поселок, над каждым домиком — тоненький, прямой как свечка столбик дыма. Дорога накатанная, блестящая, уходит далеко вдаль. Белокурая девушка впереди все идет и идет, не оборачиваясь. Штребль глядел на нее, и в его душу запало радостное чувство: не вооруженный до зубов охранник гнал их на работу, а вела симпатичная русская девушка, одетая в старую ватную куртку и подшитые валенки.

— Откуда вы знаете немецкий язык, фройлейн? — осмелев, спросил Штребль.

Тамара, не повернув головы, ответила:

— В школе учила.

До лесосеки по тракту было около четырех километров. Немки, не привыкшие к тяжелым валенкам, начали отставать.

— А ну, подтянись! — покрикивал на них старичок-десятник Влас Петрович. — На юбки наступлю!

Старик ворчал всю дорогу и ругал немцев на чем свет стоит.