Немцы

— Помер твой напарник, — мрачно сообщил лейтенант, — врачиха говорит, сердце после операции не выдержало… Понял ты меня?

Штребль понял. Всю ночь он не спал, в который раз перебирая в уме события прошедшего рокового дня, и от злобы на самого себя сжимал кулаки.

— Как я виноват перед ним! — шептал он. — Что мне стоило уговорить его не есть эти проклятые грибы… Как часто я был несправедлив к нему, отдохнуть ему не давал, а ведь он был на двадцать лет старше меня… Оказывается, у него действительно было больное сердце. Бер, прости меня!

Утром, до выхода на работу, он нашел старосту роты Вебера и отдал ему ключ от чемодана Бера.

— Возьмите ключ, Ёзеф. Мне не надо его вещей. Я оставлю себе на память только его часы.

— Куда же мне их девать? — озадачился Вебер. — Что тут у него?

В чемодане лежали две пары нового белья и немного старого. Совсем новый коричневый костюм, полотенца, бритвенный прибор, пенсне в футляре, домашние тапочки, коробочка с иголками и нитками, носовые платки, щетка для волос, портрет жены и Евангелие, обернутое в голубую бумагу.

— Я передам все это Грауеру — предложил Вебер. — Но ты зря, Рудольф, не берешь. Раз Бер завещал тебе, так возьми, пригодится.

— Не нужно мне ничего, — почти грубо отозвался Штребль. — Когда поедем домой, вещи эти надо вернуть его жене. Так и скажите Грауеру.

Вебер унес чемодан, а Штребль с тяжелым сердцем стал собираться на работу.

— С кем я должен сегодня работать, фройлейн Тамара? — тихо спросил он, когда их вывели из лагеря. — Папаша Бер скончался.

— Ой, бедненький… — Тамара в испуге прикрыла рот рукой. — Так жалко… Неужели не могли спасти?

Штребль шел, опустив голову. В этот день он работал в паре с Раннером. Оба молчали, и только когда сели перекурить, Раннер мрачно произнес:

— Да-а-а, папаша Бер был хорошим человеком. Только, знаешь, Рудольф, это еще удивительно, что мы все тут не передохли… Некоторые, правда, и здесь неплохо устроились, вот, например, эта скотина Грауер! И сыт, и комната у него отдельная, и бабы его ночью греют! Причем еще выбирает, какая понравится… Надо бы похоронить папашу Бера как положено.

Штребль лишь молча кивнул.

Комбат разрешил похоронить Бера неподалеку от лагеря, на противоположном берегу Сухого Лога, густо поросшем молодыми елками. Когда стемнело, Штребля, Раннера и Эрхарда выпустили за зону. Они быстро выкопали могилу и сняли с телеги сосновый неструганый гроб.

Штребль вздрогнул, увидев Тамару, которая вышла из леска и приблизилась к могиле. Рьщания сдавили ему горло, и он отвернулся. Тамара первой бросила ком земли на крышку опущенного в могилу гроба и отошла.

Через четверть часа все тихо побрели к лагерю. Штребль шел последним, позади Тамары. Они пересекли огромный лог по каменистой извилистой тропе, а когда стали подниматься к лагерю, Тамара обернулась и тихо сказала:

— Зай нихт зо трауриг, Руди!..

Он схватил ее руку и поцеловал.

Несколько дней койка Бера пустовала. Потом на нее переселился новый напарник Штребля хмурый бём Георг Ирлевек. Бём был молод, физически крепок и считался одним из лучших в лагере лесорубов. Когда-то он рубил буковый лес на склонах банатских Карпат. С первых же минут работы Штребль понял, что такое настоящий профессионал. Пилил напарник исключительно свободно, каждый удар топора, каждый взмах колуна был у него рассчитан. Теперь они со Штреблем выполняли норму еще до обеда. Бём туг же бросал топор и заваливался в траву спать. Иногда шел собирать ягоды.

Однако с тех пор, как Тамара заметила, что бём болтается полдня без дела и сделала ему выговор, он старался работать как можно медленнее. Штребля это злило, выводило из себя, особенно, когда он вспоминал несчастного Бера, который пилил из последних сил. Красивое, но глуповато-наглое лицо бёма было отвратительно Штреблю. Вскоре он просто возненавидел напарника, но другого не находилось.

— Что ты так боишься отпилить лишнее полено? — как-то спросил он Ирлевека.

— А зачем? — невозмутимо отозвался бём. — Хлеба мне за это не добавят.

Штребль с презрением посмотрел в пустые синие глаза. Он знал, что хлеба Ирлевек съедает побольше многих. Жена этого верзилы, маленькая невзрачная крестьяночка, мыла на лагерной кухне посуду и весь свой хлебный паек тащила мужу, которого обожала. Он же был к ней совершенно равнодушен. Несколько раз эта бесцветная мышка отпрашивалась с работы и приходила к мужу в лес, чтобы побыть с ним наедине. Но Ирлевек даже не считал нужным доставить ей это маленькое и вполне законное удовольствие.

— Ты что, не понимаешь, зачем она к тебе пришла? — не выдержав однажды, спросил его Штребль.

Бём нагло усмехнулся и ответил:

— Было время, женщины уходили от меня шатаясь. А теперь я сам буду шататься, если стану возиться с женщиной.

— Вот скотина проклятая! — почти вслух пробурчал Штребль. — Кроме собственного брюха, ничего его не волнует…