Немцы

— Ну тебя с твоими запасами! — засмеялся Лаптев и воровато ущипнул ее.

Татьяна Герасимовна не откладывая приступила к осуществлению своих планов. Собрали бригаду из плотников под руководством умелого Эрхарда. Сюда же попал и Штребль. Барак состоял из двух половин, посередине были просторные сени, два чулана и конторка. Каждая половина могла вместить до тридцати коек. Полы и стены были в сохранности, нужно только было перекрыть крышу, вставить новые рамы и переложить наново печи. Для кухни и сушилки срочно сделали прируб. Метрах в тридцати от барака, ближе к воде, срубили небольшую баню. Бригада работала на совесть. Женщины драли под горой мох для конопатчиков, рубили жерди, месили глину.

Лаптев выдал из лагеря железные койки, матрацы, подушки, одеяла, посуду. Два дня возили этот скарб из лагеря в лес на подводах. Завезли хлеба и продуктов на неделю. К концу августа в лес переехали тридцать мужчин и восемнадцать женщин. Хотя немцев пугала лесная глушь и страшили зимние морозы, ехали почти все с охотой.

— Ты, правда, смотри, Таня, не поморозь зимой немцев, — предупредил Лаптев.

— Смеешься ты! — весело отозвалась жена. — Да у нас кругом дрова. Это у тебя в лагере зимой только волков морозить.

В первый же день после переселения лесорубов Лаптев приехал вместе с ней в лес. Он осмотрел барак, приятно удививший его своим просторным и почти уютным видом. В настежь открытые окна свисали ветки поспевающей калины и жимолости. Свежеструганый пол был еще совсем чист, немцы разувались в сенях. На кухне жарилось какое-то кушанье, пахнущее грибами. Немок почти никого не было видно: кто ушел стирать на речку, кто собирал грибы в лесу. Из кустов доносилась протяжная немецкая песня на несколько голосов.

— Рудольф, — позвала Татьяна Герасимовна Штребля, — поди-ка сюда!

Штребль поспешно подошел и поклонился.

— Что ты худой такой стал? Не хвораешь?

— Нет, я здоров.

Лаптев внимательно посмотрел на него. Ему симпатичен был этот немец, с ясными, немного лукавыми глазами. У него отрасли небольшие каштановые усы, а лицо так сильно загорело, что он стал похож не столько на европейца, сколько на жителя южных стран.

— Я хочу сделать вас старостой по этому маленькому лагерю, — сказал Лаптев.

— Пока Тамары Васильевны нет, будешь вместе с Колесником принимать заготовку, — добавила Татьяна Герасимовна. — Сам не работай, смотри за людьми. Понял?

— Понял, — по-русски ответил Штребль.

— За чистотой смотрите, — предупредил Лаптев. — Эпидемия в ваших условиях — вещь страшная. Вам же доверяются продукты. Думаю, вам нечего объяснять…

Штребль поклонился еще раз.

— Он мужик хороший, — уверенно сказала Татьяна Герасимовна, когда они с Лаптевым поехали домой. — Справятся они с Колесником, а там, глядишь, и Томка вернется.

— А как же, Таня, мы решим насчет охраны?

— Да поди ты со своей охраной! Какого лешего караулить? Народ все подобрался хороший, разве только Грауер один…

— Ну этот-то куда побежит?

Для Штребля началась новая жизнь, дни, полные хлопот. Он раньше и не представлял, как трудно быть начальством. Теперь утром он вставал раньше всех, будил поварих, разводил всех по рабочим местам, следил за рубкой, трелевкой, вывозкой, потом шел торопить обед, а к вечеру надо было с одноруким Колесником обойти всех, принять и записать работу, проследить за сохранностью и исправностью инструмента и за тем, погасили ли костры в лесосеке. Так как Колесник совсем не мог писать левой рукой, Штребль записывал начерно показатели по-немецки, и уже вечером с грехом пополам переделывали с Колесником сводку по-русски. Но Татьяна Герасимовна пока была довольна его каракулями. Раза два в неделю она приезжала в лес сама, а то Штребль с Колесником отправлялись верхом на прииск.

Возку продуктов и хлеба поручили Раннеру. Он же должен был ежедневно привозить три бочки воды из реки и ухаживать за лошадьми. Раннер так привязался к этим лошадкам, что даже стал поменьше ворчать и порой насвистывал веселые мотивы. Поварихой поставили Розу Воден. Ей помогала шустренькая бёмка Мари, которая должна была также убирать барак, топить по субботам баню и стирать постельное белье.

Работу начинали теперь очень рано, часов с шести, зато к полудню все уже справлялись с нормой. Погода стояла теплая. На горе рдела брусника, в осиннике под горой набухали грибы. Лесорубы вечерами рыбачили около драги. А ближе к ночи барак наполнялся пением протяжных крестьянских песен. Татьяна Герасимовна, когда приезжала в лес, часто задерживалась, чтобы их послушать.

— Когда вернется фройлейн Тамара? — спросил ее как-то Штребль, с трудом подбирая русские слова.

— Соскучился? — улыбнулась ему Татьяна Герасимовна. — Нет, скоро не жди. Ей еще со своей бригадой овсы косить. Не раньше октября.

Штребль действительно соскучился. Он очень часто думал о Тамаре и все чаще стал ловить себя на мысли, что ему трудно одному, что хочется быть любимым, хочется израсходовать весь запас накопившейся нежности. Порой он злился, ругал самого себя, порой заигрывал с женщинами, снова злился… и тосковал.