Ненависть

— Кому передаешь?..

— Гражданину Матвѣю Жильцову, № 928, - робко отвѣтила Ольга Петровна, огорошенная обращенiемъ на «ты».

Молодой человѣкъ взялъ со стола листъ и карандашъ и, небрежно держа карандашъ за верхнiй конецъ, повелъ имъ по листу, отъискивая фамилiю. Онъ поднялъ румяное, веселое лицо на Ольгу Петровну, смѣхъ искрился въ его сѣрыхъ холодныхъ глазахъ.

— Вези назадъ домой… Сама поѣшь, — сказалъ онъ, смѣясь.

— То-есть?.. Какъ это? — не поняла его Ольга Петровна.

— Гражданина твоего архангелы накормятъ.

Ольга Петровна ничего не понимала. Она вопросительно посмотрѣла на молодого еврея. Тотъ подмигнулъ весело хохотавшему человѣку и спросилъ Ольгу Петровну:

— Вы кто ему будете?..

— Я?.. Я жена его.

— Ну такъ теперь вы не жена его больше, а вдова Жильцова.

Ольга Петровна все еще ничего не понимала. Молодой человѣкъ сдержалъ свой смѣхъ и сказалъ, дѣлая серьезное лицо.

— По опредѣленiю суда № 928 за злостную агитацiю среди иностранцевъ противъ совѣтской власти приговоренъ къ высшей мѣрѣ наказанiя. Приговоръ третьяго дня приведенъ въ исполненiе. Точка…

— Точка?… ничего не соображая, спросила Ольга Петровна.

— Все… Кончено, — можете идти. Третьяго дня… Ольга Петровна, какъ заведенная кукла повернулась и пошла изъ канцелярiи. Она такъ далека была отъ мысли что ея мужа могутъ казнить, что все еще не осознала того непоправимаго, что вдругъ произошло.

День былъ ясный, теплый, солнечный. По проспекту Володарскаго, бывшему Литейному, толпами шли люди — Ольга Петровна ихъ не видѣла. Она шла, наталкиваясь на прохожихъ и стараясь понять, что-же это произошло?.. Она — вдова?.. Значитъ — Матвѣй Трофимовичъ умеръ?.. Но почему не дали ей знать, когда онъ умиралъ — она простилась-бы съ нимъ. Онъ, вѣроятно, умеръ внезапно. Онъ приговоренъ къ высшей мѣрѣ наказанiя. Боже мой!.. Онъ казненъ! Это слово вдругъ стало ей яснымъ и понятнымъ и точно острымъ жаломъ пронзило ея тѣло и по нему пошелъ страшный смертный холодъ: Нѣсколько разъ она про себя повторила это ужасное слово: — «казненъ». Старалась запомнить его и усвоить. Казненъ!.. Казненъ!!. казненъ!!! Нѣтъ, не вмѣщалось это слово въ ея понятiе. Она видѣла, какъ на паперти убили ея отца. Убили за смѣлое слово, за проповѣдь возстанiя. Ну, то… Убили… Въ запальчивости и раздраженiи. Въ свирѣпой, все забывающей злобѣ… Ненависти. Разстрѣляли ея сына Ивана… Такъ то на военной службѣ… Онъ не послушался приказа. Но за что могли взять, осудить и казнить Матвѣя Трофимовича?.. Что такое онъ могъ сказать иностраннымъ туристамъ? Кто могъ его понятъ?.. Развѣ за такое слово можно казнить?.. Вѣдь, если онъ что и сказалъ, то только одну правду?..

Она оглянулась и точно въ новомъ свѣтѣ увидала родной свой Петербургъ. По стѣнамъ домовъ и на отдѣльныхъ тумбахъ висѣли плакаты. Колчакъ, Юденичъ и Деникинъ были изображены въ видѣ собакъ на цѣпи. Какой-то всадникъ скакалъ на конѣ… Точно апокалилсическiй это былъ всадникъ. Все было пестро, нарядно. Пожалуй, даже красиво и все была ложь. Такъ развѣ въ этомъ государствѣ лжи можно было говорить правду?..

Она шла, шатаясь. Все таки, что-же случилось?.. Чему она удивляется? Развѣ недавно не читала она статью совѣтскаго писателя Михаила Кольцова. Читала сама, потомъ прочитала Матвѣю Трофимовичу вслухъ, каждое слово запомнила изъ этой статьи.

… «Ну что-жъ, борьба — такъ борьба. Законъ — такъ законъ», — писалъ въ «Правдѣ«Кольцовъ по поводу разстрѣла двѣнадцати человѣкъ. — «Врага, не складывающаго оружiе, врага, тихо приползающаго на брюхѣ, чтобы еще болѣе ужалить и укусить, — такого надо добить, раздавить. Его надо уничтожить, чтобы избавиться разъ навсегда»…

Добить, раздавить, уничтожить!.. Ея Матвѣя? Кроткаго и незлобиваго «Косинуса»?.. Не можетъ этого быть? Онъ врагъ?.. Онъ?!. За что?.. За что-же?..

* * *

Съ этимъ «за что», Ольга Петровна пришла домой, съ мыслью о страшной несправедливости и о непоправимости случившагося она повалилась на постель и лежала въ какомъ-то голодномъ полузабытьи. Никого не было въ этотъ часъ въ квартирѣ. Всѣ комнаты были заперты. Вездѣ была страшная, томящая тишина. Ольга Петровна, какъ сквозь сонъ слышала, какъ вернулась Летюхина, потомъ прибѣжали со двора дѣти Лефлеръ и бѣгали, играя, по корридору. Летюхина обрушилась на нихъ руганью.

Солнечный лучъ ненадолго заглянулъ въ ея комнату. Въ прихожей были звонки, кое-кто отпиралъ дверь своимъ ключомъ. Квартира наполнялась. Вотъ раздался длинный, одиночный звонокъ. Онъ повторился. Это къ нимъ… Рядомъ Летюхина ругалась:

— Что нѣтъ что-ли никого? Отворять имъ иродамъ? Цѣльный батальонъ живетъ, ключами не обзаведется.

Прошло еще минуты три и снова длинный звонокъ. Къ нимъ! Ольга Петровна черезъ силу встала съ постели и пошла въ прихожую.

Усталая, измученная, голодная пришла со службы Женя.

— Ну, что папа?..

— Третьяго дня отца казнили… Женя перекрестилась.

— Царство ему небесное!

Ольгѣ Петровнѣ показалось, что Женя сказала это странно равнодушно и спокойно. Женя шарила въ буфетѣ, ища чего нибудь съѣстного.

— Вотъ его передача осталась, — тихо сказала Ольга Петровна.