В шесть часов утра Надежда Петровна пошла на площадь, где строились полки, выступавшие в поход. После бессонной ночи пуста и бездумна была ее голова. В ушах как-то гнусаво, как пели на хуторе казаки в тот вечер, когда она решилась ехать сюда, звучала знакомая песня.
Вот и идет она «проздравлять с походом»… Поздравлять с чем?.. С войной?.. Да… Военная служба не шутка… Как хорошо все-таки она сделала, что поехала к мужу.
Едва прошла высокое белое здание городской гимназии с ее густым садом, как увидала полки, построенные на плацу. Впереди пешие казаки устанавливали налой. Священник облачался в ризы. Певчие собирались у налоя. Надежда Петровна подошла к ним.
В утреннем, влажном воздухе как-то особенно серьезно и печально звучали сигналы, которые всем хором играли трубачи. С полей несло запахом жнивья, семян и хлеба.
В серо-зеленых рубашках, надетых первый раз, со складками, примятыми амуницией, в новых шароварах, как на парад, на подобранных лошадях стройными рядами стояли полки. Выблеснули на утреннем низком солнце шашки, вкладываемые в ножны, качнулись пики, люди сняли серые фуражки и строй словно осветился розовым светом загорелых, чисто вымытых лиц.
Начался молебен.
Надежда Петровна пела знакомые молитвы, но ловила в них новый тайный, сокровенный до сих пор смысл. Недалеко от нее фыркали лошади. И так страстно хотелось, чтобы время остановилось и никогда, никогда не кончился бы этот молебен.
Пошли кропить полки святой водой. Надежда Петровна шла сзади с хором и полным голосом пела: «Спаси Го-осподи люди Твоя и благослови достояние Твое»…
На фланге сотни она увидела своего мужа на караковом жеребце, том самом, за которого на Рождестве отдали помещику Петру Федоровичу семьсот рублей. Он крестился навстречу священнику, и серьезно и сосредоточенно было его лицо. Новую силу вливала Надежда Петровна в слова молитвы.
– Побе-еды благоверному Государю Нашему Николаю Александровичу на сопротивныя даруяй…
Алмазные брызги святой воды летели навстречу рядам. Лошади мотали головами. Казаки крестились.
Скольких, скольких из них знала Надежда Петровна! На левом фланге с двумя белыми нашивками на темно-синем номерном погоне стоял Чукарин и улыбался ей одними глазами. Ее хуторец!.. Она знала его мальчишкой, учила его в школе и с ним пела в хуторской церкви. Да все были ей как родные. Вот так же и сын ее Степан пойдет… на войну…
– И Твое сохраняяй Крестом Твоим жительство…
Бесконечны были ряды. Сколько их!.. Тысячи идут в безвестную даль… Откуда нет возврата…
Обошли полки, пулеметную команду и батареи. Батюшка заспешил, на ходу разоблачаясь и передавая крест и кропило причетнику. Казаки накрылись фуражками. Передний полк тронулся. Трубачи заиграли бодрый марш. От недальних лесов звонкое откликнулось эхо.
Надежда Петровна стояла с дамами и детьми возле дороги. Между зеленых яблонь-кислиц двигались длинной змеей, в колонне по три, полки. Жаркий день наступал. Пыль шла с полками, не относимая в сторону. В сотнях вызвали песенников.
– Вася, гляди, вон и твой папа… Видишь?.. Смотри хорошенько… Может, и не увидишь потом… – заплакала молодая сотница…
– И-и, Дарья Сергеевна, чего там горевать? Может, и по-хорошему обойдется. Милостив царь.
– Нет уж, пошли… пошли… Пошли наши голубчики. Теперь когда и как кто возвернется.
Веселый марш казался печальным. Домашние ссоры, недоразумения и обиды куда-то отошли, и те, кто еще вчера казался постылым, стали бесконечно дорогими и милыми.
Уходят.
Приближалась сотня Тихона Ивановича. Чукарин заприметил Надежду Петровну, лихо избоченился, повернулся к песенникам и завел звонким далеко несущимся тенором:
Хор принял молитвенно стройно и строго:
Тихон Иванович подъехал к жене. Кругом посторонились.
– Прощай, дорогая.
Он пропустил сотню мимо себя и, когда тронул рысью, догоняя голову колонны, женские голоса полковых дам раздались ему вслед:
– Счастливого пути, Тихон Иванович!
– Храни вас Христос!
– Воюйте на славу, родные!
Светлым строем на серых лошадях надвинулась пятая сотня. Впереди песенников ерзгая гудел бубен и со звоном потрясался увешанный мохрами и лентами пестрый бунчук. Стройно пели казаки: