Ненавижу тебя любить

Динозавра он, естественно, не нашел. Зато откопал открытую бутылку шампанского и тарелку с какими-то закусками. Упорный все-таки, раз я не хочу спускаться вниз, он притащит праздник сюда. Хорошо хоть елку не притащил, с него станется.

— Вспомнил, что ты рисуешь мышкой, и купил.

— Нет, я не об этом. Почему ты решил купить мне… «не дежурный» подарок.

— Это первый раз?

— Да.

Никольский пожимает плечами.

— Не нравится, выбрось.

— Издеваешься? От того, чтобы испробовать его, меня удерживает только оставленный дома компьютер.

— Можешь пользоваться моим в кабинете.

Вот это да: воистину чудеса в новогоднюю ночь! Не помню, чтобы мне разрешалось пользоваться компом в кабинете. То есть, конечно, никто и никогда мне не запрещал, но почему-то было ясно, что муж не придет в восторг, если я влезу в его личное рабочее пространство. И я не лезла.

— Платье мне не перепадет, я так понимаю?

Вот сейчас мне и самой хочется нарядиться в красивое платье и выпить шампанского. И в то же время не хочется уходить из комнаты, несмотря на воспоминания, что неотрывно с ней связаны. Я чувствую себя здесь дома. Наверное, потому что очень долго прожила здесь и даже какое-то время была счастлива.

— Хорошо, — сдаюсь. — Дай мне десять минут.

— Угумф, — с набитым ртом что-то бурчит Никольский.

Он щедро запивает тарталетку с икрой шампанским и примеривается к роллу с красной рыбой. А я иду вниз, к сумке, оставленной в прихожей, где достаю платье и, юркнув в гостевую ванную, переодеваюсь. Из зеркала смотрит снегурочка: глаза блестят, кожа бледная, волосы красные, платье светло-голубое. Не хватает только белых меховых варежек и посоха… ну и длинной светлой косы. А в остальном — ну прямо иллюстрация к зимней книжке.

Интересно, с хорошим концом или нет?

Возвращаюсь в комнату и застаю Вову за страшным занятием: он ест, сидя на постели, причем делает это с удовольствием и без зазрения совести.

— А я собиралась здесь ночевать. Теперь придется спать в гостиной, ты накрошил в кровать хлеба.

— Тебе приготовили гостевую спальню. Здесь давно никто не жил. Холодно, нет елки и пыльно.

— А теперь еще и крошки.

— Зато мне было вкусно.

Он поднимается и незаметно, я правда не успеваю ничего сообразить, оказывается рядом со мной.

— Я знаю, что ты сейчас меня пошлешь и придется переубеждать тебя делом, но, может, оставим на пару часов размышления, и я тебя поцелую?

— Какой хитрый. — Я хочу, чтобы голос звучал небрежно, иронично, но взгляд невольно притягивают его губы. — Сам поел, а мне можно и не давать? Да еще и крошек накидал в постель.

— Да плевать на постель. Здесь мягкий ковер.

Я взвизгиваю, когда ловкая подсечка укладывает меня на пол. Не со всей дури, конечно, сильные руки подхватывают и мягко опускают, но сердце все равно уходит в пятки. Неясно, от неожиданного падения или от того, что горячие губы прижимаются к ключице, язык дразнит безумно чувствительную кожу, и хочется выгнуться, отдаться приятной сладкой расслабленности.

— Вовка… — Я смотрю в сторону, под кровать. — Я что-то нашла.

— Что? — Бывший отрывается от изучения моей шеи поцелуями. — Труп под кроватью? А я думал: куда его задевал?

Вместо ответа протягиваю руку и вытаскиваю плюшевую зеленую игрушку.

— Динозавра.

Теперь между нами смешной зверь с блестящими глазками-бусинками. Меня он забавляет, а Никольского — злит.

— Вот потому они и вымерли, — бурчит он. — Вечно не в том месте, не в то время.

Я смеюсь, закидывая игрушку на постель. Потом, поддавшись порыву, легко провожу пальцами по коротким жестким волосам и неожиданно даже для самой себя ощущаю пока еще легкий спазм внизу живота.

— Когда ты дурачишься, я вспоминаю, за что тебя любила.

— За то, что я умею вести себя как малолетний придурок? — Никольский делает вид, что обижен. — А я думал, потому что я офигенно хорош в постели.

— Ну-у-у…

— Ладно, ладно, я понял! — смеется он. — Не продолжай.

Очень легко поверить, что вот сейчас я — та женщина, которая ему нравится. В моем понимании на нее смотрят именно так, именно с таким желанием во взгляде и нетерпением. И если бы это был не Никольский, я бы поверила.

Но если бы это был не он, то не позволила бы себя целовать. И прикасаться, и расстегивать платье (зачем я вообще его надевала?). Я задыхаюсь от вынимающего всю душу, последние остатки решимости, поцелуя.

— Дыши… — Он проводит рукой по моей шее, ключице, выводит невидимые, но очень горячие узоры.

А дышать почти не выходит. На губах сладкий привкус шампанского и сквозь пелену тягучего удовольствия я понимаю, что шампанское мое любимое, сладкое, а не обожаемый Никольским брют. Интересно, он купил его специально или просто достал из бара какой-то очередной подарок партнеров?

Что заставляет его снова и снова возвращаться ко мне? Ведь он победил, получил все, что хотел, к чему шел, и даже несмотря на отпустившую его боль, избавился от постоянно напоминающей о потере жены. Да, мы общаемся ради Машки, да, если нет никакой симпатичной девчонки рядом, симпатичная бывшая — отличный кандидат для разрядки.

