Ненавижу тебя любить

Но зачем он так смотрит? Зачем дарит подарки, зовет на Новый год, зачем целует и ведет себя так, словно действительно хочет… тепла.

Что такого вдруг рассмотрел во мне этот мужчина, что теперь готов открывать мне новые грани и ощущения, на которые способно тело?

Я его совсем не знаю. Но не могу не хотеть и сопротивляться медленным манящим ласкам. И мне холодно без платья, а когда тело изучают горячие руки, становится теплее. Я могу, наверное, дать ему очень много, порой мне кажется, от невозможности коснуться его, хочется выть в голос, но не готова снова предложить сердце на ладони. Хватит ему тела, которое совсем не слушается.

Наконец-то могу изучить татуировку вблизи. Не потому что раньше не видела, просто никогда не хватало моральных сил и времени. А сейчас задумчиво веду пальцем по замысловатым узорам. Должно быть, делать ее было больно. Я тоже когда-то просила, что пусть лучше будет больно физически, чем так. Забавно, но вариант татуировки не пришел в голову.

Мы целуемся бесконечно долго, как ненормальные, как будто сейчас придется расстаться навсегда и хочется оставить в памяти как можно больше прикосновений. От них тело пронзает разрядами тока, выгибает дугой, я задыхаюсь, ногтями впиваясь в обнаженные плечи бывшего мужа.

Слышу звон пряжки ремня, шорох обертки презерватива, но все, о чем могу думать — изнывающая без прикосновений кожа. И мне хочется рычать от досады! Потому что я должна быть Снежной Королевой, холодной и бесстрастной, я не имею права плавиться в его руках, не могу ждать, когда губы снова накроют мои, когда станет общим дыхание.

Сердце бьется в безумном ритме, возбуждение накатывает волнами, такими сильными, что от болезненных спазмов, когда все тело скручивает в калачик, остается тонкая ниточка.

Я вскрикиваю, чувствуя осторожное проникновение, закрываю глаза — и оказываюсь во власти совершенно других ощущений. Спиной чувствую жесткий ворс ковра. Стальные мышцы под ладонями. Губы на шее, в особенно чувствительном местечке, которое Никольский, к моему удивлению, запомнил. И медленные, дразнящие движения пальцев, играющих с соском.

Мне хочется попросить его остановиться, дать мне передышку, потому что я не способна выдержать такую смену эмоций, такую волну возбуждения, но это пытка. Планомерное и решительное подведение меня к черте, за которой космос. В него страшно окунуться, как в бассейн с ледяной водой.

И когда я подаюсь навстречу, почти готовая умолять не бросать меня в этом взрыве, бывший выдыхает мне в губы короткое и безумное:

— Вернись ко мне…

Мне не хватает воздуха. И сил. И я одновременно чувствую, как все внутри сжимается от брошенной в момент, когда все существо подчинено сексу, фразы. В первые месяцы после начала бракоразводного процесса я отдала бы все за то, чтобы ее услышать, а сейчас готова предложить весь мир за то, чтобы забыть. Но такая роскошь мне не доступна. Мне хочется спрятаться от всего мира, забыть о потревоженных воспоминаниях, но по странной иронии единственный человек, который сейчас может меня защитить — вот он, совершенно серьезен, смотрит так, что душу в клочья и горло болит от подступивших слез.

Поэтому я поступаю очень глупо, но у меня вся жизнь — череда таких глупостей, благодаря которым я, наверное, имею больше, чем теряю.

Я прячу лицо, прижимаюсь к Никольскому, наверняка причиняя ему боль ногтями, но желание оказаться как можно ближе, слишком сильное. Он все еще внутри меня, это безумно ярко, остро и чувственно.

— Нет… — тихо говорю я, потом для верности мотаю головой и чувствую на щеках все же пролившиеся слезы. — Нет… не надо… так нельзя, Вов, так нельзя… не заставляй меня, не делай вид, что любишь. Я не могу, я больше не смогу, я очень, очень сильно устала.

— Я знаю. Посмотри на меня… Ксюш…

Но я не хочу видеть сейчас его глаза. Потому что если увижу, то вспомню не только за что любила, но и за что люблю до сих пор. Вопреки его желанию, вопреки сотворенному, просто люблю и кажется, что это часть меня, что проклятое чувство родилось рядом со мной и умрет только с последним вздохом.

Мне хочется, чтобы это было не так. Но на самом деле я уже давно не надеюсь. Он и Машка — как два кусочка одного сердца, разбей один — и второй будет с острыми краями.

— Ксюшка-а-а… — Голос хриплый и тихий. — Посмотри на меня, ну, посмотри… я без тебя сдохну.

— Да сдохни ты уже! — Я бью его кулаком по плечу, а потом обнимаю за шею и чувствую, как сильно бьется сердце, только неясно, мое или его. — И прекрати меня мучить!

Пугаюсь собственных слов. Не думала, что однажды скажу нечто подобное. Это не я, это какая-то совершенно другая Ксюша. Очень похожая на отца.

— Прости… — шепчу. — Прости, я так не могу. Вспомни, как ты потерял Дашу, или… сына. Вспомни, как было больно. Ты бы согласился добровольно допустить хоть малейшую вероятность повторения такого? Поверил бы?

— Тебе хорошо со мной?

— Да. Ты ведь сам знаешь.

— Закрой глаза.