Ксюша отворачивается, прячет лицо, а я держу ее в руках, стальной хваткой сжимаю талию. Халат уже окончательно сполз с плеч, обнажил изящную ключицу. Так и хочется снова ощутить вкус ее кожи, особенно теперь, зная, какую реакцию вызывают поцелуи в шею.
— Что слишком?
— Слишком большой. Мне больно.
— Почему ты не сказала?
— Чтобы тебя порадовать? Чтобы было еще больнее?
— Ты же со мной пять лет жила.
— Мы никогда так… я никогда не была сверху.
— Тебе больно сейчас? Хочешь, поедем к врачу?
Мотает головой так отчаянно, что сейчас напоминает мне Машку, которая точно так же, провинившись, прячет глаза и опускает голову, боясь смотреть на родителей или няню. Только Ксюша-то не Маша! Она не ребенок и она не провинилась… ей просто было больно, а я не заметил. Был занят собственными желаниями и не понял, что с почти неопытной девчонкой надо быть осторожнее.
Неужели я ни разу не брал ее так? За все годы брака не хотел, чтобы она оказалась сверху? Даже когда Ксения меня еще привлекала? Когда я верил, что у нас что-нибудь да получится?
Я ничего о ней не знаю и с некоторых пор начисто лишился эмпатии.
— Не плачь только, хорошо? Вишенка… если больно, скажи мне. Не бойся меня. Не сейчас. Скажи мне… честно. Тебе только больно было? Или и хорошо тоже? Ты что-нибудь чувствовала, когда мы занимались сексом?
Ксюша поднимает взгляд и сейчас глаза ясные-ясные, грустные и ясные.
— Да. Мне было хорошо. Но я обязательно от этого избавлюсь. Как только смогу… я тебе обещаю.
— Хорошо, — улыбаюсь я. — Расскажешь, как, когда избавишься?
Мне действительно интересно, потому что я и сам не прочь освободиться и вдохнуть полной грудью. Думал, после развода, едва получу документы, почувствую свободу на вкус, а получилось, что снова в клетке. На этот раз я сам себя загнал туда.
— Хочешь спать?
— Не знаю.
Голос бесцветный, тихий, мне хочется добавить в него красок, неважно, каких. Только бы не звучал так равнодушно.
— Тогда просто полежи. Ты ведь скажешь, если тебе станет плохо?
— А зачем? Здесь совсем нет прохожих, чтобы вызвали мне врача.
Я застываю на месте, как будто только что разрядом тока шандарахнули прямо по макушке. Сначала не врубаюсь, о чем она говорит. Потом вспоминаю, как сам представился случайным незнакомцем. Так ей в больнице и передали, и… бля-я-ядь. Мне хочется отрезать себе палец, чтобы боль заглушила мерзкое чувство злости на самого себя.
Она ведь видела уезжающую машину, она сейчас думает, что я оставил ее лежать на улице без сознания, уехал не обернувшись, увез Машку и понятия не имел, жива ли она, помог ли ей хоть кто-нибудь.
А самое главное, что я этого и хотел. Ну что? Нравится? Наслаждайся.
— Давай ты хотя бы ляжешь. Ногам нужно отдохнуть.
Я ухожу в комнату за вином и фруктами, все равно с ужином уже не сложилось. За это время Ксения избавляется от халата и забирается под одеяло, так, что один нос торчит и над ним два настороженных глаза. Я наливаю вино, отдаю ей бокал, ложусь на свободную половину кровати и включаю на телеке какой-то фильм.
Странное ощущение. Будто мы все еще женаты и ложимся спать. Ксюха, по обыкновению, жмется к краешку, она занимает хорошо если одну пятую огромной кровати, да еще и сворачивается клубочком. А я избегаю на нее смотреть.
Только раньше мне и не хотелось смотреть. А сейчас хочется слишком сильно.
Она долго не может заснуть, но все же дыхание выравнивается. Я выключаю телевизор и пытаюсь заснуть. Без особого успеха — голова трещит от мыслей. Я планировал провести ночь совсем не так, но самое обидное, что и свалить то не на кого. Сам виноват, сам потерял голову и сделал ей больно. А теперь лежи и мучайся.
Поняв, что сон мне сегодня не светит, поднимаюсь и иду плавать. Раз за разом мощными гребками пересекаю небольшой бассейн. Спорт очищает голову и снимает напряжение. Спорт позволяет не думать о девчонке, что спит в спальне. Полчаса плавания. Финская сауна. Еще плавание. Еще сауна. И так до тех пор, пока силы не кончаются, пока я не начинаю еле-еле переставлять ноги и не чувствую, что если не упаду в постель, то усну прямо на холодном мраморном полу.
В спальне я вижу то, что снова больно бьет под дых. Может, от того, что я вижу бывшую такой впервые. Может, от того, что я так и не превратился в окончательную сволочь, хотя старался и до сих пор стараюсь изо всех сил. Хотя последнее вряд ли.
Ей что-то снится. Что-то нехорошее, потому что она плачет, свернувшись клубочком. Одеяло валяется на полу, кожа покрылась мурашками — в комнате прохладно. А Ксюша все никак не может вырваться из кошмара, всхлипывает так жалобно, что внутри просыпается что-то намного более сильное, чем любая ненависть, какая-то генетическая потребность защитить.
Она плачет не по мне. Из-за меня, скорее. Что там, в ее кошмаре? Все монстры с моим лицом? Больно и страшно? Иногда мне снится, что я теряю Машку. Мужчина без лица в белом халате выходит из темной комнаты и говорит, что дочери больше нет, и я даже не могу выть от отчаяния, просто сижу и смотрю в серую стену.