Необыкновенный консилиум

      Очнувшись, Ларрей встал, вскарабкался на свою лошадь и поехал шагом — куда глаза глядят. Перед рассветом на него наткнулся прусский сторожевой разъезд. Кто мог поверить, что ещё вчера перед этим французом снял шляпу сам герцог Веллингтон! С Ларрея сорвали часы, стащили с ног сапоги, у него отняли драгоценный дамасский кинжал — подарок императора. Босой и ободранный, он шёл под конвоем в штаб.

      Время военное — разговор короткий. Ларрея приговорили к расстрелу. С кучкой дезертиров, задержанных в эту ночь, его повели к оврагу. Немецкий штабной врач стал завязывать пленнику глаза.

      И лежать бы ему где-нибудь возле полузасохшего ручья, если бы не счастливый случай.

      Случай этот заключался в том, что несколько лет назад немецкий врач слушал в Париже лекции знаменитого Ларрея. И теперь, вглядевшись в лицо приговорённого к казни, он неожиданно узнал его! Он бросился докладывать начальству. В штабе произошло что-то вроде паники. Пленника развязали и повезли к прусскому маршалу Блюхеру. И тут выяснилось, что два года тому назад в Германии Ларрей спас жизнь раненому сыну Блюхера. И спесивый прусский маршал, увешанный крестами и звёздами, униженно просил прощения у хирурга в изодранном гренадерском мундире.

      Прошло много лет. Давно отгремели битвы. Останки Наполеона, умершего на острове Святой Елены, торжественно

      были перевезены в Париж. Огромная процессия двигалась по улицам. За гробом шли ветераны наполеоновских войн. Среди них был Ларрей, уже глубокий старик, шагавший в старинном сером мундире императорской гвардии с длинными белыми волосами до плеч.

Глава 43

«СУДАРЫНИ, ПРОШУ НА ДЕЖУРСТВО!»

Мы приступаем к рассказу о великом враче, от которого ведёт своё начало современная военно-полевая хирургия.

      Это тот самый человек, отлитый из бронзы, который сидит на гранитном цоколе перед зданием медицинского института в Москве. Кажется, что он присел на минуту и сейчас встанет.

      Это тот «чудесный доктор», о котором уже при жизни его распространялись фантастические легенды. Но мы расскажем о нём то, что было на самом деле. Ибо, право же, это лучше всяких легенд.

      Поздней осенью 1854 года Николай Пирогов ехал в Крым на войну. Первые впечатления его были безрадостны. Вся дорога к югу от Бахчисарая была забита обозами с ранеными.

      «Дождь лил как из ведра, — вспоминал он, — больные, между ними ампутированные, лежали по двое и по трое на подводе, стонали и дрожали от сырости. И люди, и животные едва двигались в грязи по колена…»

      Это из осаждённого Севастополя везли в тыл защитников крепости. А впереди уже слышался отдалённый гул… Навстречу этому гулу, навстречу бесчисленным, полузатонувшим в трясине солдатским подводам по краю дороги пробиралась тележка. В ней сидел бывший петербургский профессор, ныне военный врач, — человек сурового вида, с густыми бровями и косматыми бакенбардами, в фуражке, надвинутой на глаза.

 [6]

     Пирогов застал в Севастополе 1500 раненых. Они застряли в городе, и всех их кое-как разместили в доме бывшего Дворянского собрания, где теперь был устроен госпиталь.

      В высоком мраморном зале, где до войны гремела музыка и вихрем неслись в мазурке блестящие кавалеры и дамы, слышался зловещий шорох, прерываемый стонами и хрипением. В полутьме весь зал шевелился сотнями тел. Люди лежали на койках, на соломенных тюфяках, брошенных на пол, и просто на полу. В разных концах огромного зала двигались тусклые огоньки: это со свечами в руках пробирались между кроватями и перешагивали через лежащих на полу фельдшера и врачи.

      Парадные двери были распахнуты настежь. Бородатые санитары в забрызганных грязью сапогах тащили в зал всё новые и новые носилки.

      В этом доме смерти больные с гангреной и гнойным воспалением ран лежали вперемешку с легкоранеными и контуженными. Все заражали друг друга. Одеяла кишели насекомыми, и можно только удивляться, как это в госпитале не вспыхнула эпидемия сыпного тифа.

      Вот в таком учреждении Пирогову предстояло заниматься военной хирургией.

      Он приказал закрыть госпиталь. Всех больных и раненых, кого под руки, кого лёжа, вывели и вынесли из страшного дома. Их перевели на время в другое помещение.

      Больных с заражёнными ранами Пирогов отделил. Он осматривал каждого и, если оказывалось, что рана гноится, отправлял раненого в особый госпиталь, который решено было развернуть в двух домах, принадлежавших богатым купцам.

      Тем временем в доме Дворянского собрания происходила генеральная уборка. Паркет, пропитавшийся кровью, вымыли горячей водой с мылом. Окатили кипятком стены, проветрили зал, и госпиталь был открыт заново.

      Из столицы в Севастополь прибыли сёстры милосердия. Это был первый в истории отряд военных медицинских сестёр. Назывался он так: «Русская Крестовоздвиженская община сестёр попечения о раненых и больных».

      То были разные женщины — от полуграмотных девушек из народа до аристократок, никогда не знавших, что такое труд и лишения. Все они добровольно вызвались ехать в осаждённую крепость. Все сёстры были одеты в одинаковые форменные платья с медицинским крестом на груди.