Неодолимая любовь: Иранский романтический эпос

— О среброгрудый кипарис, о нежная роза, не упрекай меня так жестоко! Моя истинная суть — привязанность к тебе, а все остальное заблуждения, у кого их не бывает? Да, я виноват, не спорю, но знаешь ли ты о моих душевных муках? Ведомо ли тебе, как рвался я из тяжких и строгих царских одежд, но вынужден был смирять себя, ибо на мне было царство, за мной было войско и ответ мне держать — перед Господом. Но душой я всегда улетал к тебе, даже если со мной на ложе была другая. Не кори же меня за ошибки — они присущи юности.

Легко догадаться, что такие оправдания только раззадорили прекрасную Ширин. Из ее рубиновых уст полились новые упреки и обличения, она дивилась бессердечию Хосрова, гнала его прочь, хотела прервать свиданье. Хосров принялся уговаривать ее, объяснять, просить, — ах, да не он первый, не он последний, так поступают все беспечные себялюбцы. Пустился он на все уловки и хитрости, чтобы смягчить непреклонную возлюбленную, но Ширин пресекала все попытки поймать ее в силки красноречия и лести. Воскликнув: «Прощай, о шах!», она повернулась, чтобы уйти, и все движения ее были столь пленительны, шелка и меха, ниспадавшие с ее плеч, струились столь плавно, а подвески и запястья звенели столь сладко, что сердце Хосрова так и покатилось к подножью опустевшей башни.

Но это был еще не конец. Ширин вернулась, Хосров возобновил свои мольбы, потом вспомнил о гордости, закричал, что тотчас уедет прочь, навсегда забудет жестокую красавицу… Да только не испугалась Ширин, она лишь засмеялась в ответ. Так состязались они в настойчивости и терпении, спорили о верности и любви, множили упреки и оправдания, пока Ширин не воскликнула:

— Клянусь разумом и душой своею, клянусь сводом небесным и пресветлым солнцем, что ты, о шах, обретешь меня только после свадьбы, а до той поры считай, что меня и на свете нет!

И с этими словами она покинула Хосрова.

Бесславное возвращение Хосрова

Солнце уже склонилось за край окоема, на луг полуночи высыпали первые газелята-звезды, а шах все стоял у ворот, пораженный прямо в сердце стрелой той прекрасной газели, что укрылась во внутренних покоях. Воздух потемнел, посыпались с небес серебристые хлопья снега, одевая словно чепраком спину верного Шабдиза, но на зов и мольбы шаха никто не отзывался. Пришлось ему повернуть вспять. Он ехал, нахлестывая коня, но то и дело оборачивался назад: тщетно, Ширин не показывалась. Мрачный, удрученный, вернулся Хосров в свой стан, спешился, вступил в свой высокий шатер и велел всем придворным удалиться. Лишь Шапур остался с государем, так как он умел и в горький час найти нужные слова, чтобы успокоить владыку. Он молвил:

— Не терзайся напрасно, поверь, суровые речи Ширин — притворны, в душе она таит нежность. Но ведь чтобы сорвать финик, надо претерпеть колкость шипов.

Тут Хосров дал волю жалобам:

— Ты бы видел, как она нынче обошлась со мной! Бога она не боится, людей не стыдится!.. Ох, уж эти женщины! Я и кланялся смиренно, и по струнке готов был ходить, — ничем ей не угодишь. До того безжалостна, до того жестока — никакой меры не знает! Нет, больше я унижаться не стану, выброшу ее из сердца, позабуду, не одна она на свете красавица…

Шапур терпеливо выслушал его, поклонился почтительно и сказал:

— Прости меня за прямоту: поразмысли, прежде чем зарекаться, не спеши клясть любовь. Испокон века возлюбленная показывает свою надменность и гордость, влюбленные постоянно ссорятся и мирятся… Тебе надлежит не горячиться, а выказать самообладание и стойкость: успокойся и жди, луноликая красавица сама придет к тебе, словно лунный свет, проникающий в оконце. Знай, что она тоже страдает от любви, только не показывает этого. Так что тебе надобно явить терпение, дабы потом вкусить его сладостные плоды.

Так Шапур ободрял шаха обещаниями грядущего счастья, помогал ему выбраться из развалин тоски. Как мушку, прилепил он к щеке Хосрова счастливую звезду, напророчив ему счастливое расположение светил.

А тем временем Ширин в своем замке, оставшись одна, горько пожалела о содеянном. Полная раскаяния, она била себя в грудь, плакала, металась раненой птицей по опочивальне и проклинала свой непреклонный и гордый нрав. В конце концов у нее не стало сил долее бороться с собой, изнемогая от душевной муки, она накинула на себя одежду слуги, бросилась к рыжему красавцу Гольгуну, быстро заседлала его и вылетела из ворот, словно огненный вихрь, понеслась по узкой горной тропе, подгоняя коня и моля Творца о помощи. Рассекая грудью тьму, верный скакун примчал ее к охотничьему стану, погруженному в глубокий сон. Ни одного человека не увидела Ширин и остановилась в смущении, не зная, что предпринять.

Один лишь Шапур услыхал конский топот, выглянул из шатра и заметил неизвестного всадника. Все кругом спали, Шапур, обеспокоенный, направился к незнакомцу. И тут он узнал Ширин, а она узнала его! Шапур низко поклонился, сказал слова привета, Ширин же так обрадовалась этому достойному другу, что взяла его за руку и, плача, рассказала ему всё: