Неоконченная повесть

На Арнаутской постоянно собирались друзья-приятели, играли в преферанс, засиживались до утра. В результате Арик неожиданно обрел свободу и мог бездельничать, сколько душе угодно. Учительница музыки Антонина Дмитриевна все еще приходила по три раза в неделю, и к великой печали мальчика ему приходилось выстукивать надоевшие гаммы и упражнения. Арику казалось, что только взрослые, такие как Шоэль, могут вытерпеть эту невыносимую скуку.

Теперь главным воспитателем Арика сделался отец. Но, увы! – мог ли Цадок со своим золотым сердцем добряка и весельчака воздействовать на сына-лоботряса? Что же касается Гиты, то, с приездом дорогого мужа, у нее не осталось никакого влияния.

– Он ведь ничего не делает! – возмущалась она, но Цадок лишь радостно улыбался в ответ:

– Ну и что? Пускай отдыхает, успеет еще выучиться!

– Но время-то проходит! – чуть не плакала Гита.

Цадок смеялся:

– Да это в тебе Моше-меламед говорит!..

Вот и говори после этого с Цадоком – даром что лоб его втрое выше и умнее обычного! Модный спектакль «Ханчи в Америке» и театр Болгаровой ему в десять раз интересней, чем воспитание собственного ребенка! Но дочь Моше-меламеда все же хочет для своего сына другого, и она просит Шоэля серьезно заняться Ариком. И хотя мальчик лодырь и упрямец, Шоэлю все же удается с превеликим трудом воздействовать на него. И то хорошо!..

Сын еврейского местечка, Шоэль с детства на собственной шкуре узнал, что такое труд. Но здесь, в Одессе, дела так его завертели, что у него буквально не оставалось ни одной свободной минутки. Учеба в шестом классе гимназии и домашние уроки поглощали почти все его время. А кроме того – уроки музыки, занятия спортом, возня с непослушным Ариком!.. И, конечно же, дружба с Борей Шульбергом, за спиной которого маячили не только знаменитые сыщики и следопыты! Хана – вот кто занимал Шоэля больше всего – подросшая и загоревшая за лето сестренка Бориса! Как хорошо, что математика ей по-прежнему не дается!

Теперь всякий раз, когда Шоэль бывал у Шульбергов, он как бы между делом помогал Хане готовить задания по математике. Жаль, что это происходило не так часто, как бы ему хотелось… Отец Бори и Ханы, Ицхак Меир, трудился в пекарне, и о нем мы еще поговорим позже. Но о матери, Софье Марковне, можно сказать не откладывая. Во-первых, эта дородная дама лет пятидесяти принадлежала к славному племени тех, чей возраст уменьшается с годами. Во-вторых, ее фигура напоминала крепкое полено, из которого выпирал живот, взявший себе манеру, наоборот, с годами увеличиваться. Над могучим торсом возвышалась короткая шея. Но вся эта тяжелая мощь совершенно неожиданно завершалась очень симпатичным личиком с прямым небольшим носом, добрыми еврейскими глазами и нежно очерченным ртом. У Софьи Марковны был мягкий, певучий, так присущий одесситам говорок.

Но в семье верховодила именно она, тем более что никто и не думал возражать против этого. И дети, и сам Ицхак-Меир были вполне довольны сложившейся иерархией подчинения. Так она и командовала, пока дети не выросли и не повзрослели. И вот уже сын кончает гимназию, а вчерашняя маленькая девчушка превратилась в цветущую красавицу. Посмущавшись и посомневавшись, Шоэль, наконец, решился и зачастил к Шульбергам уже без каких-либо специальных предлогов. Честно говоря, в доме у тети Гиты теперь бывало чересчур шумно – добрейший Цадок вовсю наслаждался домашним счастьем.

Вот и приходится Шоэлю искать приют в доме Шульбергов, где они с Борей вместе готовят уроки, а главное – решают с Ханой задачки по математике. В последние дни Хана заметно изменилась – стала вдруг смущаться, краснеть, но при этом кокетничать и играть глазками. Стоило Шоэлю невзначай коснуться ее руки, как сердце девушки замирало. Странно, что ее братец – великий специалист и знаток мирового сыска – ничего этого не замечал…

Зато мудрейшая Софья Марковна давно уже все приметила и поняла. Собственно, там и понимать-то нечего, все и так очевидно: с какой стати дочкины щеки беспричинно заливаются алой краской? И почему это вдруг ночами напролет она беспокойно вертится и вздыхает, мешая матери спать? Словно заразившись дочкиным беспокойством, ворочается и Софья Марковна. С бигудями на голове и тревогой в сердце, спускает она свое грузное тело с кровати и босиком шлепает к Хане.

– Ханеле, что с тобой?