Глаза застилают слёзы, потому что я не только вижу. Я чувствую это, ощущаю кончиками пальцев. Этого нельзя понять, не лишившись человека. Когда теряешь возможность увидеть его, прикоснуться, услышать голос. Когда теряешь веру в то, что он вернется, и вдруг твой мир переворачивается с ног на голову, потому что он возвращается. А вместе с ним возвращаешься и ты сама. Настоящая.
- Иногда мне кажется, - стиснула его пальцы своими, - что я могла бы куда угодно...но только с тобой.
Обхватила его ладонь своей и сжала.
- Понимаешь? Только рядом.
Отвернулась от Мадана, всё еще удерживая его руку, глядя вниз, туда, где город жил своей жизнью.
- Ты ведь не обещаешь. Ты всегда только задаешь вопросы.
Я вскрикнула от неожиданности и схватилась за его запястья, когда он резко отвернул меня от себя и толкнул вперед к пропасти, нагнув над высотой и удерживая под ребра.
- Я только разожму руку, и ты разобьешься, Найса. Насмерть. Я задаю вопросы, чтобы понять, готова ли ты верить мне настолько, чтобы, закрыв глаза, висеть над пропастью и знать, что все зависит только от моей руки?
Я отпустила руки и раскинула их в стороны, закрыла глаза, чувствуя, как покатились из глаз слёзы.
- Всё зависит от твоей руки...Видишь?
Если бы он знал, что всё всегда зависело только от него…Если бы мог заглянуть в мою душу, то ужаснулся бы тому, сколько раз его имя нацарапано на ней. Если бы мог видеть, как я выводила каждую букву его имени теми ржавыми гвоздями обиды и непонимания, почему оставил меня.
Он так же резко притянул меня обратно и развернул к себе лицом.
- А ты тоже спроси, Найса. Спроси, где я был, что делал, почему уехал. Ты же хочешь спросить. Спрашивай.
Я так часто задавала все эти вопросы себе, так скрупулезно подыскивала им ответы…И каждый ответ бил больнее предыдущего, заставлял тихо выть в подушку по ночам, выворачивал наизнанку всю боль, которая пряталась внутри.
- А разве ты ответишь?
Невольно сжалась от его взгляда, в нём снова начинала появляться ярость, как тогда, в машине. Иногда мне казалось, что она в нём полыхала всегда, только он умело её прятал. Потом я отбрасывала эти мысли, потому что он снова был моим Маданом. Возмужавшим, повзрослевшим, но всё же МОИМ. А еще...еще я боялась, что он всё же заговорит. И мне не понравятся его ответы.
Закрыла глаза, собираясь с духом, и спросила:
- Почему ты уехал, Мадан? Почему даже не попрощался?
*6 – В данном контексе – моя малышка (армянский)
*7 – Моё солнце (армянский)
ГЛАВА 10. Марана
Мне вдруг захотелось, чтобы она сбежала от меня. Чтобы сказала мне «нет». Окончательное бесповоротное «нет». Чтобы мчалась вот там, через улицу к такси, размазывая эти слезы, но не потому что так доверилась мне, а потому что считает подонком...Но нет...мышка всё та же невинная девочка. И мне хочется тряхнуть её за плечи и проорать в лицо, чтобы очнулась. Что вокруг гребаный блядский мир моральных уродов, и я самый главный из них. Потому что где-то во мне проснулся тот самый мальчик, который дрался за нее в школе, ломал ребра своим одноклассникам, сидел взаперти дома, избитый отцом до полусмерти. Мальчик, который её любил...и он не хотел, чтобы моральный урод смешал с грязью его мышку.
Но вместо этого я просто сказал:
- Потому что меня вынудили уехать. Потому что ты не пришла на вокзал, Найса. Я хотел забрать тебя с собой, а ты не пришла. Ты сделала тогда свой выбор сама.
Отшатнулась от него к самому краю, отпустив его руки. В висках зашумело от сигналящих неподалеку машин, от порывов ветра, завывавшего в стенах недостроенных на холме коттеджей. И от его слов. От того обвинения, которое звучало в них.
- На какой вокзал?
Обхватила себя руками и посмотрела в его глаза. Если он солжёт, я увижу. Я же знаю его. Я ведь раньше знала его, как саму себя.
- На какой вокзал я должна была прийти?