Неоновые росчерки

С величайшим трудом, сделав над собой огромнейшее усилие, я разжала дрожащие, сдерживаемые судорогой пальцы и камень выпал из моих рук.

Никита был уже возле дверей своего дома.

Дрожа от тихих горьких рыданий, чувствуя, как горло болит от застрявшего там комка, как у меня сдавливается грудь и легкие, я, сквозь туман слёз, видела силуэт Никиты.

Видела, как он подошел к дверям, как позвонил. Ему открыл убийца в Зелёной маске.

Воспользовавшись шоком и растерянностью Никиты, он ударил его своим огромным мачете.

Заливаясь бессильными слезами, я видела, как Никита, ковыляя и шатаясь, зажимая рану в животе, бросился в лес.

Я знала, куда он побежит, где сорвётся в овраг и где ему суждено будет умереть, в одиночестве, с ужасом осознавая неотвратимость происходящего. Замерзая и истекая кровью, он умрёт понимая, что никто не придёт на помощь, никто ему не поможет… осознавая, что это его страшный конец… что на этом… всё…

— Прости… — прорыдала я тихо. — Прости… пожалуйста…

— Я же говорила, что со мной ему будет лучше, — прозвучал в голове знакомый мне голос Евы Ожеровской.

— Простите меня… — взмолилась я.

— Тебе не за что просить прощения, — печально проговорил голос матери братьев Ожеровских. — Я знаю, чего это стоило… Я знаю, что ты пыталась…

Последнее слово воспоминаний матери Ожеровских растаяло в налетевшем шуме ветра.

Воспоминание исчезло, сникло, осыпалось тихим, едва слышно, шуршащим снегом.

Я стояла перед Геной, его, со слезами, заключила в объятия Анжелика.

— Гена! Гена!!! — рыдая, кричала она.

А он, в ответ, обнимал её и тихо, с хрипотцой, посмеивался.

— Да всё хорошо, чего ты… — говорил он.

Я стояла на коленях рядом с ними и видела, как брат и сестра с нескрываемым счастьем и взаимной родственной семейной любовью горячо обнимали друг другу.

Анжелика рыдала, Гена усмехался.

Я не смела на это смотреть.

Я поднялась, у меня опять была слабость. Голова мякла от неприятной тяжести и головокружения.

Вместе с морозом, в душу, в грудь, забиралось угнетающее и тоскливое чувство.

Я плакала, глядя в ночь и опадающий снег.

На плечо мне легла ладонь Амалии.

Не в силах больше терпеть, я обернулась и уткнувшись лицом в её грудь, зарыдала.

— Тише… — прошептала Амалия, успокаивающе гладя меня по волосам. — Ты молодец… Ты всё правильно сделала…

— Почему?! Почему я должна делать выбор кому жить, а кому… уйти?!! — тихо, всхлипывая, прошептала. — Почему я…

— Потому что у тебя есть силы, — шепнула мне Амалия.

— Я не хочу… я не могу…

— Ты справишься…

— Я не хочу…

Амалия помолчала, и вдруг, полным сочувствия голосом, проговорила:

— Я знаю, синеглазая, я знаю…

СТАНИСЛАВ КОРНИЛОВ

Среда, 15 марта. Предрассветное утро…

Он весь обратился в единое напряженное сосредоточие всех инстинктов, рефлексов и умений.

Стас успокоил свое дыхание, усилием воли сдержал изматывающую нервозность.

Лес и ночь вокруг затвердели, стали нерушимы и непроницаемы. Всё вокруг готовилось к рывку.

К едино моментному броску. Только он, только это быстрое и стремительное движение хищника могло стать шансом на спасение.

Стас прекрасно осознавал, что у него будет только одна попытка и, что шансов у него немного.

Против него опытный боец спецназа ФСБ — обученный, закаленный и умелый. Против него человек, участвовавший в нескольких спецоперациях, боец, чья профессия во многом состоит из ликвидаций, штурмов или противодействия превосходящим силам противника.

Стас отлично знал, что спецназ ЦСН ФСБ — едва ли не лучший в мире. Поспорить к этими волкодавами могут разве, что американские «S.E.A.L» или израильский Шайерет Маткаль, да и то при удачных обстоятельствах.

Корнилов гнал прочь любые мысли о поражении. Он подал сигнал Сене.

Тот швырнул гранату вверх, вперёд, как можно дальше перед оврагом, в котором лежал подстреленный парень в очках.

Мгновение, Сердце Стаса успело отстучать четыре быстрых удара. Брошенная Сеней граната перелетела овраг и с гулким мощным, как выстрел гаубицы, взрывом разорвалась в ночи.

На глазах у Стаса в ночи развернулся, распустился полыхающий огненный «цветок». Пламя озарило лес, на несколько оборванных мгновений стало светло, как днем.

В эти несколько коротких долей секунд Каульбарс был слеп и бессилен.

Послушное и тренированное тело Стаса, само рванулось вперёд. Корнилов действовал на рефлексах — на мысли не было времени.

Он слетел вниз в овраг, пока ещё не стихло эхо взрыва, пробежал мимо перепуганного парня в очках и залег на удобном пригорке.

Удар взрыва стих, растворившись и угаснув в чащи промерзлого леса.

Стас выдохнул, указательный палец его руки плавно приблизился к спуску упертого в плечо автомата.

Корнилов всматривался во мрак, вглядывался в сплетающуюся впереди темную густоту ночи. Он напряженно, стараясь не моргнуть, присматривался к растущим впереди деревьям.

Корнилов помнил приблизительную скорость, с какой пули Ратибора впились в тела убитых оперов. Это позволило ему сделать выбор, что Каульбарс достаточно близко, чтобы его пули преодолевали расстояние с такой скоростью и позволяли своевременно реагировать на любое неосторожное движение.