Неожиданно мать! (СИ)

Впервые Роман не смог провести параллели между чувствами и разумом. Мотя была красивой, но не идеальной. Умной, но не гениальной. Доброй, но не исключительной. Она красиво пела, но разве за это любят? На каждый ее плюс приходился минус! Безрассудство, наивность, постоянные ядовитые пикировки. Она взрывалась и ругалась по любому поводу, была совершенно не приспособлена к жизни и даже мать из нее вышла самая обычная. Роман не разбирался в сортах матерей, но думал, что Мотя делает все так легко, словно недостаточно отдается процессу.

Словно «истинная мать» должна валиться без ног и страдать. Качать часами орущий кулек, и не находить времени на то, чтобы поесть, не то чтобы целоваться на балконе под луной и аккомпанемент дождя.

От этого анализа в сердце, даже не в голове, зародилась жгучая тоска.

Мотя неправильная.

Она совсем ни в чем ему не подходит.

И всюду ее белые волосы, и пахнет ее шампунем наволочка, и она забыла кучу своих вещей.

И как-то странно, что они так ни разу и не поспали вместе в кровати. Вдвоем. Просто рядом.

Он как будто думал об этом.

И как будто задавался вопросом: «Куда она делась?»

Но только стоило вспомнить, что все это было одной большой маминой игрой, как мысли сворачивали с безопасной полосы и становилось ясно одно… сказок не бывает. И не нужно было в них верить!

Сорок третья. Воробей птичка певчая

— Ну и какой черт вас за язык тянул? — спросила Мотя.

Валерия Сергеевна уже давно делала вид, что спала, и потому дернулась и скорчила рожу.

Она бы рада улететь домой, но по ночам самолетов нет, потому приходилось спать на диване вместе с потенциальной невесткой. Так еще и уснуть не дают.

— Ой, вы все много заморачиваетесь! Я ж думала, раз он все знает…

— Он все знал? — Мотя перевернулась на бок и уставилась на профиль потенциальной свекрови.

Та лежала на спине, в маске для сна и с убранными в косу волосами.

— Знал, конечно. Ну так же, как и ты. Ты же тоже знала.

— Я… да, но я тогда совсем ничего не понимаю…

— Он думал, что ты точно ни при чем, и что все это выдумала я, и подыгрывал мне.

— Значит, он понимал… значит, знал… значит, не выставил нас? Значит, мы ему нужны? — Мотя села в кровати и Валерия Сергеевна, смирившись, стянула с глаз маску.

— Тебе чего не спится? Завтра все решим, бога ради, — проворчала она. — Ты терпение то имей! Завтра поедем, я все расскажу… Возьмем его, так сказать, с поличным.

— Но почему завтра?.. Поехали сейчас!

— Не-ет уж, пусть он там потоскует, подумает.

— Да нет же! Поехали пока…

— Ну что он ночью сделает? Отнесет Сергея в детский дом и оставит в бейбибоксе? Найдет ребенку новую маму? Пригласит к себе Киру и устроит с ней жаркую ночь? Ну? Ты выдумщица и у тебя пюре в голове! Спи давай, не трепи мне нервы! Я вам и так создала все условия!

— Зачем вам это? — тихо спросила Мотя. — Зачем вам я?..

Валерия Сергеевна немного помолчала, потом снова сняла маску.

— Он на тебя очень странно смотрит. Ты этого, наверное, даже не видишь, тебе своя любовная горячка, да еще с материнским инстинктом, глаза закрывает, но он явно что-то в тебе нашел. Он же псих, самый настоящий. Вечно у него работа, какие-то изобретения, все по полочкам. То он постигал чужие культуры, то разрабатывал какие-то там железяки, потом бизнес и он окунулся в него, а вот семья ему не была нужна. Он всегда для меня был каким-то…

— Безликим, — шепнула Мотя.

— Ну в чем-то ты права.

И Валерия Сергеевна натянула маску на лицо, как ни в чем не бывало. Ей явно было далеко до переживаний и нервов, она-то ничего не теряла и вела себя как истинная мать.

Маме виднее, маме не страшно, а у ребенка быть может мир рушится. Мама знает, что зуб долго болеть не будет, а ребенок думает, что это навсегда. Мама уходит в магазин, на час или два, а ребенок в ужасе, что его бросили на вечность. Мама не убьет придя с родительского собрания, тогда отчего так страшно, что поседеть можно?

Вот и теперь… мама знала лучше.

А Моте не спалось. Она не могла найти себе места, и с одной стороны и правда надеялась, что завтра все станет как прежде, а с другой не могла взять в толк, почему сердце так мается и не дает уснуть.

— Ну невозможно же! — прошептала она себе, глядя в отражение в ванной. Мысль пойти и умыться, казалась очень умной. Но увы, не помогло.

— Может позвонить?.. Он может не знает…

— Мотя! — в дверях показалась Соня.

В безразмерной футболке, с синяками под глазами и молокоотсосом в руке.

— А-а?.. Мешаю?

— Нет. Пошли кофе пить.

* * *

— Ну? Чего бродишь?

— Не знаю. Так все глупо. Хочу, чтобы все поскорее закончилось.

— Ты иногда ведешь себя, как ребенок, — вздохнула Соня, и Мотя уже приготовилась броситься в атаку. — А иногда наоборот, мне кажется, что ты очень сильно изменилась…

— Правда?

— Ага, — Соня стала греть руки о горячую кружку.