Неожиданность (СИ)

Мы вышли на двор. Матвей не позволял орде ратников бить спутанного вожжами понурого человека, лет пятидесяти, одетого довольно-таки богато. Бывший атаман уверенно покрикивал на дружинников, рвущихся пообщаться с похитителем их жалованья:

— Не велено! Бить не велено! Расспрос еще будет вестись! — и отстранял особо рьяных рукой.

Викинга и здоровенного Коршуна с немалым мешком поперек седла уже завели через калитку с улицы. Занимался конями, конечно же, лошадиный фанат Олег, уже в человеческой ипостаси и одетый. Радостная Танюшка гладила по спине вернувшегося с победой любимого с таким усердием, что можно было подумать, что желанный оборотень отсутствовал лет пять.

Гордый поимкой татя, в которой они с Горцем были не последними героями, стоял подбоченясь Венцеслав, гордо подкручивая ус. Волкодавы тоже держали оборону Елисея от взбешенной публики, попугивая народ грозным рыком, прыжками с приседаниями и демонстрацией грозных клыков.

Ограбленные уже успели полюбить собачьих героев и весело перекликались между собой:

— Слышь, Губа, они его сейчас спросят, куда он нашу деньгу дел, а потом псами затравят!

— Зверюги эти его потом и сожрут прямо заживо! Покаяния не будет!

Эти крики тиуна не ободряли, не внушали уверенности в счастливом завтрашнем дне. Вдобавок, кто-то все-таки успел приласкать задержанного, и на лбу любимца боярыни справа лиловел синяк изрядных размеров.

Послышалось знакомое рычание.

— Ну, хватит тут свою доблесть показывать! Идите спите, не мешайте дело делать! Завтра, может, распинать эту гниду будем, а вы устамши, наорались тут ночью.

— Воевода, может мы прямо сейчас пойдем крест вытесывать?

— Спать, кроме караульных, всем спать! Натешитесь еще завтра.

А мы повели тиуна в мрачные подвалы. Впрочем, ночью и поздней осенью, они другими и не бывают. Богуслав отсек всех лишних и особо любопытных, так что к месту страшной мести и жутких пыток довели Елисейку я, Матвей и сам Слава. Танечка внесла для осмотра тяжеленный мешок, брякнула его на какую-то станину и тут же убежала, буркнув на прощание:

— Не люблю я этих зверств всяких, прямо сердце не выносит!

Я с богатыршей был солидарен. Конечно, я десятками лет вынужден был причинять людям боль, но это было необходимо для их же пользы и не доставляло мне ни малейшего удовольствия. В бою я могу убить немало врагов и не расстроиться из-за этого, но пытать человека за то, что он меня обокрал или сманил молоденькую красавицу-жену нипочем не буду. Запугать запугаю, это могу, а мучить не стану ни за какие коврижки.

Надо сказать, что любовь к зверствам должна гнездиться где-то в самой душе, в какой-то глубинной ее части, и к личной смелости она обычно отношения не имеет. Мне претит любая пытка, любые зверства, и участвовать в таких делах я не буду ни за что. Другое дело ушкуйник с воеводой — их этаким ухваткам родители и наставники с малых лет обучают. Таким только дай волю — с утра до ночи с проштрафившихся шкуры драть будут!

Матвей уже подцепил вора к каким-то ржавым цепям в стене и рассказывал Богуславу историю его поимки.

— Быстренько нашли какой-то справный домушко. Долбить в ворота не стали, а то и отсюда убежит, гаденыш. Перемахнул я через ворота, открыл калитку. Собаки по следу сразу в избу повели. Двор здоровенный, темнотища.

Высунулся было из собачьей конуры кабыздох какой-то погавкать, Горец его ухватил за холку, да как пошел об землю колотить, тот аж захрипел! А по размеру ведь чуть поменьше подгалянского сторожевика был.

Марфа вдруг куда-то назад бросилась. Не залаяла, не зарычала. Напугалась, думаю, может чего? А там уж тоже кто-то хрипит. Ну я с факелом скорей туда! Марфуша на задние лапы встала, какого-то здоровенного мужика к поленнице прижала и за горло уже зубищами ухватила. У ног здоровяка палица валяется. Это, видно, караульщик бежал — нас приструнить.

Я руки этого бойца Марфиными вожжами стянул наскоро, они на ее ошейнике ушкуйным узлом были мной затянуты — отвязались легко, Яцек уже в дом с Горцем унеслись, песик хозяйский в будку забился и больше с нами не связывался.

Славно, думаю, все идет, прямо как по маслу! Ан тут из дома понурый поляк выходит, сапоги вонючие тащит, за ним пес плетется. Убег, говорит Яцек, этот вороватый паразит, шмыгнул морда куда-то. Они с Горцем вынюхать оба ничего не могут.

Сбегала Марфа — тоже самое. А Олег уж в человека перекинулся, приоделся, из конюшни Коршуна выводит.

Говорю ему:

Олег, без твоей звериной ухватки не поймаем мы вражину хитрого, оборачивайся опять в волкодлака, потом с конями позанимаешься.

Сказано — сделано. Побегал он тоже туда-сюда, понюхал — аж в сапоги нос посовал, да и провыл что-то. Горец на польский, видать, хозяину перевыл, Яцек нашел лестницу, и мы по ней всей ордой на чердак через слуховое окно полезли. Собаки даже залезли! Ох и волкодавы!

Ну а там враз все и сладилось. Волк за портки из-под кучи какой-то рухляди тиуна выволок, Марфа его за горло привычно ухватила, Горец руку зубищами гаденышу прижал, чтобы за кинжал на поясе не хватался. Поймали мразоту!