Неожиданные люди

…Он видел кабинет. Кабинет был обыкновенный… За письменным столом сидел человек, он был похож на кого-то, кого Ваганов силился вспомнить, но не успел… Распахнулась высокая дверь… Вошел Кремнев. Его лицо было растоптано страхом, таким же точно, как тогда, когда ему грозили чугунным пресс-папье… Кремнев приблизился к столу… В руках человека, сидевшего за столом, белела пачка блестящих листов… Человек швырнул их на столешницу… Листы рассыпало веером, как игральные карты… Человек в упор смотрел на Кремнева… В кабинете висела мертвая тишина… Лицо Кремнева напоминало гипсовую маску… Человек приподнялся с кресла… Его рука взмахнула в сторону лица Кремнева. Кремнев отвернулся и побежал… Он выбежал в дверь… Дверь бесшумно затворилась. За дверью резко хлопнул револьверный выстрел… Человек сидел за столом. Очерк всей его фигуры выражал усталость… Он уперся рассеянным взглядом в стол… Белые листки куда-то исчезали. Столешница была пуста. Она была темного-темного цвета, цвета мореного дуба… Темный цвет стал быстро разливаться и затопил собой картину кабинета…

…Вдруг он увидел свою комнату (а точнее говоря — почувствовал, потому что был вокруг полумрак) и ощутил себя больным, лежащим на тахте, в постели… В изножии тахты виднелся смутно стул (кто притащил его сюда, Ваганов не знал, но странным не нашел, потому что бодрствующим краешком сознания он понимал, что продолжает видеть сны), и угадывалось чье-то присутствие… И действительно, из смутного пространства комнаты вдруг отделилась бледная тень человека, слегка помаячила и беззвучно уселась на стул… Ваганов стал разглядывать усевшегося человека… Черты его лица проступали все отчетливей и зримей… Высокий, слабо выпуклый лоб… полуседые темные волосы, тщательно зачесанные на затылок… четко выступающие скулы и опалые щеки… великоватый, резко очерченный нос… мягкие губы и твердый подбородок, соединенные по бокам двумя морщинами… «Да это же… я сам!» — удивился Ваганов, разглядев свои глаза, смотревшие на него с предельным вниманием: большие, темно-карие глаза, о которых сын сказал однажды: «Глаза испытателя…»

— Ну вот ты начал с осуждения Кремнева, но убедился, что сам соучастник его грехов, — сказал Ваганов, сидевший на стуле, так просто и естественно, как будто завершал их долгий разговор. — Долго же ты убеждался в этом… А, да-да, тебе же страшно некогда, — продолжал он с тонкой иронией, — у тебя нет времени для размышлений на темы, не имеющие отношения к делу, не так ли?.. А не кажется ли тебе, дружище, что жить без размышлений над собой, над жизнью… это все равно что плыть по воле волн, ты ведь прекрасно знаешь, к чему все это приводит…

«Ты прав, пожалуй», — мысленно пробормотал Ваганов, считая неудобным вслух говорить с самим собой.

И Ваганов-другой, обладавший свойством читать чужие мысли, сказал все с той же иронией:

— Ты самокритичен, значит, ты не безнадежен…

«Ты обмолвился о моих грехах, — вспомнил вдруг Ваганов. — Но ты же не хочешь сказать, что… мера моей вины… такая же, как у Кремнева?»

— А почему бы и нет? — спросил Ваганов-другой.

«Да хотя бы потому, что у меня есть масса оправданий, и очень существенных… а у него их нет».

— Оправдания у всех найдутся… И у Кремнева есть сильнейшее.

«Какое же?»

— Время… Время ограничивает человека, как колея — колеса автомобиля, — из нее не вырваться…

«А если колея устарела, не годится для движения?»

— Значит, новая нужна, и пробить ее должны новые люди… Вот ты и должен был начать с пробития другой колеи, а ты предпочел идти по колее Кремнева…

«Я пытался выскочить из нее, но у меня не хватило сил…»

— Не сил, а мужества, — уточнил неумолимый Ваганов-другой. — Но дело не в этом: ты мог вообще не забираться в его колею. А раз пошел по ней, и за ошибки отвечай с ним вместе…

«Но все же я, хоть с опозданием, пробил новую колею…»

— Если бы ты не пробил, тебя бы не было сейчас на стройке, — новое время отбросило бы тебя, как твое время отбросило Кремнева… Да, кстати, ты не задавался мыслью: не устаревает ли и эта твоя колея? — спросил вдруг Ваганов-другой, и какой-то подвох почуял Ваганов в этом вопросе; впрочем, серьезное лицо «оппонента» успокоило его.

«Да, кажется, я все делаю, чтобы идти в ногу со временем, — словно оправдываясь, мысленно забормотал Ваганов. — И прогрессивные конструкции применяю, и математические методы управления внедряю… Оборудовал свой вычислительный центр… Да факты говорят за себя: наш трест один из первых в министерстве…»

— И все же что-то тебя беспокоит, а?..

«Да проблем достаточно…»

— И главная — производительность?..

«Да, — вздохнул Ваганов. — С каждым годом все труднее с этим делом…»

— А почему?.. Разве ты не чувствуешь, что твоей машине, отлаженной и смазанной, чего-то не хватает?..

«Чувствую, конечно, а чего — не пойму…»

— А не кажется ли тебе, что ты недоиспользуешь один резерв — старый, как мир, и всегда молодой — людские сердца?..

«Моральный фактор? Соревнование?.. Это все есть…»

— Да не о форме я говорю, а о существе… Вспомни тридцатые годы: энтузиазм горами ворочал…

«Сейчас такой энтузиазм невозможен…»