Неожиданный визит

Кандида плакала недолго. А вскоре и вовсе перестала. Упав, поднималась снова. Мать не хвалила ее. Она улыбалась, но Кандида не видела этого.

На рождество они поехали в туманно-серый город, где жила бабушка.

Мария была поражена: комната оклеена новыми обоями, рядом с ее кроватью стоит свежеокрашенная детская кроватка, принесенная с чердака. Здесь же рядом манеж, лошадь-качалка, ванночка, горшочек.

— К чему столько хлопот! — сухо обронила она, решив ни за что не оставлять здесь дочь.

Кандида овладевала вещами. Каталась по ковру, стаскивала скатерти, взбиралась на стулья и кресла, била посуду. Оставшись на миг без присмотра, опрокинула рождественскую елку. Ее отругали. Она не плакала.

Бабушка сетовала:

— Откуда ребенку знать, что ваза бьется, что скатерть соскальзывает со стола, что печная дверца и пламя свечи обжигают.

Кандида кричала, когда надо было садиться на горшок, падала вместе с ним, неподвижно лежала на полу или плакала. Женщины растерянно стояли рядом. Бабушка привязала ее пеленкой за ножку стола. Теперь девочка уже не падала, но кричала до изнеможения. А горшок был пуст по-прежнему.

— Зачем ее мучить, — сказала Мария. — Через неделю все равно снова будет в Доме ребенка.

Бабушка промолчала.

Когда после праздников Мария зашла в магазин, где работала мать, одна из продавщиц сообщила:

— Твоя мать сейчас из кожи вон лезет, чтобы получить место в яслях.

«Это мой ребенок», — подумала Мария.

Бабушка проводила дочь и внучку на поезд.

— Посмотри, как многого ей недостает, — сказала она Марии.

Когда Марии было пять лет, однажды с этого вокзала уходил поезд. В памяти сохранилась такая картина: море цветов и знамен, блеск латуни на солнце и людская толчея. Голова отца странно стиснута среди множества других голов. На нем, как и на всех других, уезжающих на этом поезде, военная форма. Марии не нравится ткань, она колется, когда прижмешься лицом. Рука отца свесилась из окна купе, мать держится за руку и бежит рядом с поездом. Она смеется. Трубы играют: «Должен я, должен я уехать в городок…»

На матери белое шерстяное пальто. Мария бежит рядом. Все люди бегут. Потом им пришлось отстать. Мать плачет. А музыка звенит и выводит трели: «Помаши, помаши мне, милая, рукой…»

Больше Мария не видела отца, сколько ни ждала. Все свои детские годы она была в обиде на мать, позволившую отцу уехать!

У взрослых год короткий, а у детей — бесконечный.

Кандида стала уверенно держаться на ногах и потому нуждалась в защите. Детский мирок был отгорожен дверями и решетками, и девочкой овладело неукротимое желание узнать, что находится за всеми этими дверями и решетками. Никакие запреты здесь не действовали.

Отец Кандиды попросил показать ему дочь.

И вот однажды воскресная прогулка привела к новой цели. Кандида везла свою коляску по длинному стальному мосту. Сквозь просветы перил девочка с удивлением смотрела на водную рябь и бросила вниз как раз то, что держала в руках. Она увидела, как кукла немного покачалась на воде, а потом скрылась под водой.

Девочка спокойно катила свою коляску вперед.

И лишь позднее, на обратном пути, остановилась на том же самом месте и посмотрела вниз.

— Ее нет? — спросила недоверчиво.

Мать кивнула.

И тогда Кандида заплакала.

На другой стороне моста их ожидал отец. Кандиде он сразу понравился, потому что носил ее на руках, кружил, играл в шумные и веселые игры. Ей разрешалось взбираться отцу на спину, ездить верхом, ерошить и трепать волосы и, сидя на плечах, запускать руки в бороду.

— Вот ты какая! — Он поднял дочь над головой. — Как пушинка!

Отец был величайшим открытием Кандиды. Из его рук она взлетала в небо и опять падала в его надежные руки.

Отец научил Кандиду пить из бутылки сладкое черное пиво и открывать замок; он показал, как надо кувыркаться и делать разные упражнения. И дочь стала доверять ему.

В эти часы Мария была молчалива. При расставанье сильнее прижимала к себе дочь, но в следующее воскресенье опять шла с ней через мост.

Настало лето. Все трое однажды сели в забавный отцовский автомобиль и поехали на озеро Ваннзее. Отец с матерью разговаривали, иногда ссорились. Но сразу же замолкали, заметив испуганное лицо Кандиды.

— На будущей неделе я поеду на практику. На шесть недель, — сказала Мария.

— Бамбу, — попросил отец, — когда вернешься, переезжайте ко мне. Мы могли бы хоть пожить вместе.

Глаза у Марии потемнели.

— Переезжай сам! — сказала она.

— Это невозможно. Ты ведь знаешь.

— Просто не хочешь.

— Ты же знаешь, что это невозможно!

— Почему ты ушел?

— Я учусь там!

— А я у нас.

— Бамбула…

Все уже давно было сказано.

В августе границу закрыли.

Было воскресенье, и Кандиду тянуло на привычную дорогу к мосту. Однако она не стала протестовать, когда мать выбрала другой путь. Все еще питая надежду, девочка поднималась в автобусы и трамваи, внимательно всматривалась в лица. В общежитии стремглав бросилась вверх по лестнице, а потом удивленно оглядывалась в комнате матери, произносила имя отца, выбегала в коридор, звала.

Но дом был пуст.