Непереводимая игра слов

Музыканты начинают играть сразу после «музикус советикус махен». Здоровенный блондин-альтист с серебряной цепью на шее встает, чтобы посреди ернического и виртуозного музыкального шквала помахать со сцены плюшевым осликом, а миниатюрная скрипачка-блондинка встает, чтобы выпустить на сцену плюшевую собачку на батарейках.

Механический лай и скоморошьи плюшевые писки вплетаются в мелодию. Гидон Кремер и его «Кремерата» репетируют шоу, которое будут играть нынче вечером всего лишь во второй раз после его, шоу, повторного рождения. Действо называется «Being Gidon Kremer» («Быть Гидоном Кремером»). И, прозрачно отсылая к известному фильму про Джона Малковича со смотровой площадкой в голове, состоит на деле в родстве скорее с известной пьесой про принца Гамлета с его to be or not to be.

– Девушки! – говорит Кремер на сцене. – Вот в этом месте найдите, пожалуйста, способ без слов показать, что вы в контакте со мной, не обращающим на вас ни-ка-ко-го внимания!

Девушки ищут способ. Выглядит это вполне привлекательно, даром, что ли, тут столько симпатичных блондинок.

Впрочем, в своем первом рождении это шоу работало на совсем другом движке.

Движком были двое чертовски талантливых парней, Алексей Игудесман и Ричард Хьюнг-Ки Джу. Те самые человек со скрипкой и азиат из видеозаписи, которую даст мне посмотреть Гидон Кремер. Игудесман и Джу, сами профессиональные музыканты, придумали эффективный способ двигать серьезную музыку в платежеспособные массы, здоровую и веселую альтернативу попсовым кроссоверам от Дэвида Гарретта или Ванессы Мэй: театрализованное шоу с сатирическим сюжетом и инкрустациями качественных музыкальных номеров. Гидон Кремер видел их выступления и сам предложил сотрудничество: «Я восхищался их талантом совершенно искренне, они меня до слез буквально доводили». Так появилось то, что называлось вначале «Cinema & Comedy», а потом стало «Being Gidon Kremer». Бойкая, жесткая, саркастическая и вполне коммерческая сценическая история про Художника и Общество Потребления, непримиримо и комично противостоящих друг другу, с ядовитыми репризами, отсылающими к хорошо знакомым Обществу Потребления образцам вроде «бондианы» или «Молчания ягнят» («Ганнибал Лектер, хи опен брейн энд ит! – объяснял на специально изломанном английском скрипачу Кремеру музыкальный мим Игудесман. – Бат ю донт ит! Ю онли опен!!!»).

История имела немалый успех. Но у самого Кремера вызывала чувства, мягко говоря, смешанные.

– Первым делом, – говорит он мне, – вышло так, что я стал в их компании третьим клоуном… Я совершенно не понимал, как мне сопротивляться тому, что они вовлекают меня во все свои скетчи и делают из меня марионетку. Мои друзья говорили мне: ну и во что ты влез? Тебя используют! Мне трудно было согласиться с тем, что меня используют. Понимаете, если бы инициатива исходила от них – я имею в виду наше сотрудничество… но инициатива-то исходила от меня! И все-таки – правда: я оказался втянут в то, чего не мог контролировать. Что-то нравилось мне, что-то нет. Каждый спектакль я что-то менял. Я искал музыку, которой мог бы противостоять моим напарникам. Их напору и их безусловному таланту. А они – они добивались того, чтобы происходящее было прежде всего успешно. А ведь это именно то, против чего я выступаю. Тогда я полностью переписал сценарий. Сам. И возникла тема противостояния и само противостояние: я – один мир, они – другой. И еще я воспользовался уловкой Бунюэля – у него в одном из поздних фильмов одну женскую роль играли разные актрисы… Я позволил играть себя другим людям. В шоу появилось несколько Гидонов, которые не были мной. В том числе меня играл и Алексей Игудесман – как в той записи, что вы посмотрели… Так я ускользал от чужого влияния, от чужих условий игры, пытался сохранить свое лицо и свою свободу.