Профессор Доброхотов, грузный мужчина лет шестидесяти с окладистой седой бородой, подстриженной клином, восседал во главе стола. Живые умные глаза за стеклами пенсне в золотой оправе блестели от коньяка и увлеченного разговора. На жилете его добротного довоенного костюма от «Журкевича» поблескивала массивная золотая цепь от часов, а в петлице виднелся знак об окончании Санкт-Петербургского технологического института.
— А, Николай Александрович! — он радостно поднялся навстречу Величковскому. — И молодые коллеги с вами? Присаживайтесь!
За столом сидели двое немцев. Доктор Курт Шмидт, подтянутый пятидесятилетний мужчина с военной выправкой и коротко стриженными седеющими волосами, что-то увлеченно объяснял, чертя схему прямо на накрахмаленной скатерти. Его монокль на черном шнурке поблескивал в свете люстры, а на руке красовался массивный перстень с гербом Фрайбергской академии.
Рядом его молодой коллега, герр Вальтер Майер, светловолосый голубоглазый инженер лет тридцати пяти, в модном двубортном костюме в полоску, делал пометки в блокноте. На лацкане его пиджака поблескивал значок Союза немецких инженеров.
— Мы как раз обсуждаем новый состав огнеупоров… — начал Доброхотов.
Но тут в дверях появился метрдотель:
— Простите, герр Шмидт, фройляйн переводчица прибыла.
Я обернулся и замер. На пороге стояла та самая незнакомка из вестибюля.
Глава 17
Второй том профессора Таммана
Теперь, в ярком свете кабинета, я мог лучше рассмотреть незнакомку.
Высокая, стройная, с горделивой осанкой и темно-каштановыми волосами, уложенными в модную стрижку «гарсон». Карие глаза с золотистыми искорками смотрели чуть насмешливо.
Вечернее платье от «Ламановой» цвета бургундского вина с геометрическим узором в стиле ар-деко подчеркивало безупречную фигуру. Та самая серебряная брошь, привлекшая мое внимание в вестибюле, оказалась миниатюрной копией какой-то молекулы.
— Елена Сергеевна Неклюдова, — представилась незнакомка, входя в кабинет. В электрическом свете хрустальной люстры ее платье казалось почти черным. Брошь-молекула поблескивала на высоком воротнике.
— Очень кстати! — оживился Доброхотов. — А то мы с герром Шмидтом никак не могли договориться о точном переводе термина «огнеупорность при критических нагрузках».
Елена грациозно опустилась на стул, который предупредительно отодвинул Вальтер Майер. Ее небольшая сумочка от «Гермес» заняла место на краю стола рядом с бокалом «Абрау-Дюрсо».
— Прошу прощения за опоздание, — она достала изящный блокнот в сафьяновом переплете. — В Промакадемии затянулось совещание по новым учебным программам.
Я с интересом наблюдал за ней. Выпускница Высших женских курсов, судя по манере держаться. Интеллигентная семья, вероятно научная, об этом говорила брошь-молекула. И явно не просто переводчица, слишком хорошо разбирается в технических терминах.
Доброхотов тем временем продолжал свою мысль, энергично жестикулируя:
— Так вот, коллеги, главное в новом составе — это соотношение магнезита и хромита. Немцы используют пропорцию три к одному, но я экспериментально доказал, что можно изменить эту пропорцию.
Официант в накрахмаленной манишке бесшумно скользил между столиками, обновляя приборы и доливая вино в тонкостенные бокалы богемского стекла. В камине потрескивали дрова, создавая уютную атмосферу морозного зимнего вечера.
Шмидт что-то быстро говорил по-немецки, периодически постукивая моноклем по чертежу на скатерти. Елена легко переводила, точно подбирая технические термины:
— Герр Шмидт считает, что при такой пропорции возникает риск расслоения структуры огнеупора под воздействием термического удара. Крупп использует добавки оксида циркония для стабилизации реакции.
— Позвольте не согласиться! — Доброхотов достал из жилетного кармана золотые часы и положил их на стол, словно отмеряя время для решающего аргумента. — Мы провели серию испытаний в лаборатории Промакадемии. При температуре тысяча шестьсот градусов наш состав показывает, что…
Я слушал вполуха, больше наблюдая за реакцией присутствующих. Величковский увлеченно конспектировал в потрепанный блокнот, изредка поправляя сползающее пенсне. Майер делал пометки в кожаной записной книжке «Монблан», время от времени бросая заинтересованные взгляды на Елену.
— А что скажете про добавки карбида кремния? — спросил я, дождавшись паузы. — Наши сталевары заметили, что это увеличивает срок службы футеровки.
Доброхотов оживился еще больше:
— О, молодой человек, вы попали в самую точку! — он извлек из портфеля потрепанную тетрадь в клеенчатой обложке. — У меня как раз есть результаты последних опытов, сейчас я вам покажу.
Елена перевела мой вопрос немцам. Шмидт заинтересованно приподнял бровь, а Майер что-то быстро записал в блокнот.
Разговор постепенно перешел в неформальное русло. Доброхотов, разрумянившийся от коньяка, травил байки о дореволюционных металлургических съездах. Шмидт, сняв пиджак и ослабив узел шелкового галстука, вспоминал учебу в Фрайберге.