Елена работала в отделе торговли промышленным оборудованием. Ее стол у окна был завален папками с иностранными каталогами и прейскурантами. Стопка свежих номеров «Deutsche Wirtschaftszeitung» соседствовала с подшивкой «The Engineer».
— Одну минуту, — она что-то быстро дописывала в документе, склонившись над столом. В электрическом свете настольной лампы поблескивала знакомая брошь-молекула. — Нужно закончить срочный перевод для завтрашнего совещания.
Я окинул взглядом ее кабинет. На стене диаграммы импорта оборудования, график поставок из Германии, таблица валютных курсов. В углу на этажерке — знакомые справочники по машиностроению, которыми я сам пользовался в будущем, только сейчас моложе на сто лет, издания двадцатых годов.
— Вам здесь нравится? — спросил я, разглядывая старинную чернильницу из зеленого малахита на ее столе.
— Работа интересная, — Елена подняла глаза от бумаг. — Особенно сейчас, когда идет техническое перевооружение промышленности. Хотя иногда… — она замялась.
— Что?
— Слишком много бюрократии. Каждую закупку нужно согласовывать с десятком инстанций. А время уходит.
Я понимающе кивнул. Некоторые вещи не меняются и через сто лет.
— Готово, — она поставила последнюю подпись и начала собираться. — Только возьму пальто из гардеробной.
В длинном коридоре с высокими потолками гулко раздавались наши шаги. Пожилая уборщица в сером халате возила по паркету щетку, натертую мастикой. Из радиорепродуктора на стене доносился бодрый марш.
Когда мы спустились к машине, уже стемнело. Зажглись первые фонари, в их желтом свете кружились редкие снежинки. Елена в элегантном вечернем платье и меховой горжетке выглядела совершенно не по-советски.
«Мерседес» плавно тронулся по заснеженной Ильинке. Я невольно отметил, как изменится этот маршрут через сто лет. Небоскребы, подсветка, толпы туристов.
А сейчас редкие фонари освещали булыжную мостовую, по которой цокали копыта извозчичьих лошадей. У магазина «Чай-кофе» толпился народ, видимо, выбросили дефицитный индийский чай.
Елена задумчиво смотрела в окно:
— Знаете, я люблю Москву в такие вечера. Что-то есть в этом особенное… когда снег, огни, и весь город как будто замирает.
Мы свернули на Театральную площадь. Большой театр величественно возвышался в свете прожекторов, недавно установленных по случаю новой постановки.
У парадного подъезда уже толпился народ. Черные пальто и меховые горжетки, военные шинели и кожаные тужурки, пестрая мозаика нэпманской Москвы.
Я вышел из автомобиля и подал руку Елене. В вестибюле нас окутало теплом, запахом духов и гудением голосов. Гардеробщик в черной тужурке ловко подхватил наши пальто.
И тут я увидел его. Крестовский стоял у парадной лестницы, как всегда безупречный в своем костюме-тройке от лучшего московского портного. Рядом — молодая жена в платье от парижского кутюрье, на шее жемчужное колье явно дореволюционной работы.
Наши взгляды встретились. Он чуть заметно наклонил голову в приветствии, но в глазах читалось что-то еще. В этот момент прозвенел первый звонок.
В ложе директора было тепло, пахло пылью бархатных занавесей и слабым ароматом «Коти Шипр» от платья Елены. Я рассматривал публику в бинокль «Цейс». Вон там, в первом ряду — представители Артиллерийского управления, чуть дальше — инженеры с «Электрозавода», а в ложе напротив — группа иностранных атташе.
Когда погас свет и взвился занавес, на сцене разворачивалась история борьбы за власть, интриг и предательства. В сцене с Шуйским я невольно поймал себя на мысли о параллелях с нашей ситуацией.
В антракте мы столкнулись с Крестовским в буфете. Он рассматривал театральную программку, небрежно помешивая ложечкой кофе в чашке мейсенского фарфора.
— А, Леонид Иванович! Как вам постановка? Особенно впечатляет сцена с боярами… — его голос был подчеркнуто любезен.
— Весьма поучительная история, — я отхлебнул шампанское «Абрау-Дюрсо». — Особенно мысль о том, как опасно переоценивать свои силы.
Крестовский понимающе усмехнулся:
— Кстати, об исторических параллелях. Говорят, Мусоргский писал эту сцену, вдохновляясь реальной историей о споре за право поставки пушек государеву войску. Тогда все решалось гораздо проще.
— Времена изменились, — я поставил бокал. — Теперь побеждает тот, у кого лучше качество металла. И знаете, наши мартены дают сталь гораздо прочнее той, что была у бояр.
Елена тронула меня за рукав:
— Простите, товарищи, но уже третий звонок…
Крестовский слегка поклонился:
— Не смею задерживать. Только… — он понизил голос. — В нашу эпоху топор заменили другими инструментами. Но результат тот же.
— Знаете, Андрей Петрович, — я чуть улыбнулся, — в металлургии есть такое понятие как «температура закалки». Если металл перегреть, он становится хрупким и ломается от малейшего удара. А вот правильная закалка… — я выдержал паузу, — делает сталь прочнее.
В глазах Крестовского мелькнуло что-то похожее на удивление. Он явно не ожидал такого спокойного ответа на свою угрозу.
Елена мягко потянула меня к лестнице. Над партером уже гасили люстры.