Нэпман 1. Красный олигарх

Николаев подал ему какую-то папку. В полной тишине было слышно только тиканье настенных часов да шелест бумаг.

— С учетом всех факторов, — Рогов говорил размеренно, чеканя каждое слово, — комиссия постановила: утвердить исполнителем оборонного заказа… завод «Металлообработка» товарища Крестовского.

В первую секунду мне показалось, что я ослышался. Елена рядом со мной резко выпрямилась. Соколов машинально протер пенсне, словно не веря своим глазам. Даже невозмутимый Котов побледнел.

— При всех технических достоинствах технологии товарища Краснова, — Рогов старательно избегал смотреть в мою сторону, — комиссия сочла более надежным использовать проверенные временем методы производства.

Крестовский едва сдерживал торжествующую улыбку. Николаев что-то быстро записывал в блокнот, по-прежнему не поднимая глаз.

Я сидел, внешне сохраняя спокойствие, но внутри все кипело. Что-то здесь было не так. Слишком резкий поворот, слишком неожиданное решение. В будущем я не раз сталкивался с подтасовками тендеров, но здесь явный подвох.

— На этом заседание комиссии объявляю закрытым, — Рогов поднялся, давая понять, что обсуждений не будет.

Когда мы выходили из зала, я заметил, как Крестовский пожимает руку какому-то человеку в сером костюме. Тот самый «инженер», которого видели входящим в особняк накануне. Теперь все встало на свои места.

— Леонид Иванович, — Дубровский догнал меня в коридоре, его лицо выражало искреннее недоумение, — я не понимаю… Это какая-то ошибка…

Я молча покачал головой. Это не ошибка. Это игра, правила которой я еще не до конца понял. Но я обязательно в них разберусь.

В вестибюле ВСНХ было шумно, комиссия закончила работу, все расходились. За окнами падал мокрый снег, на Варварке зажигались первые фонари. День, который должен был стать триумфальным, превратился в начало новой борьбы.

Ничего, товарищ Крестовский, это еще не конец. Это только начало.

Глава 22

После заседания

Я откинулся в кожаном кресле, глядя на команду. В кабинете стояла звенящая тишина, нарушаемая только мерным тиканьем английских часов «Хендерсон» и потрескиванием поленьев в старинном кафельном камине.

Семь вечера. За окнами уже стемнело, и в морозной мгле едва виднелись силуэты заводских труб, из которых поднимались столбы дыма.

Соколов нервно протирал пенсне батистовым платком, его пальцы слегка подрагивали. В девяностых я видел такое же состояние у технарей старой школы, когда их проекты проваливались из-за политических игр.

Елена закурила «Герцеговину Флор». Я раньше за ней такого не замечал. Девушка тоже сильно переживает.

В тусклом свете настольной лампы под зеленым абажуром ее лицо казалось особенно бледным, но в глазах читалась не растерянность, а злость. Брошь-молекула на воротнике темно-синего платья поблескивала при каждом движении.

Величковский, устроившись в глубоком кожаном кресле у камина, задумчиво теребил седую бородку. Его дореволюционный сюртук казался особенно смятым и старым в этот вечер. На столике рядом с ним стоял нетронутый стакан коньяка «Шустов».

Котов молча перебирал документы в своей черной конторской книге. Даже сейчас главбух оставался педантичным. Каждая бумага аккуратно разложена, каждая цифра на своем месте. Только желтоватая бледность лица выдавала его состояние.

У окна застыл Сорокин, сжимая в руках логарифмическую линейку как спасательный круг. Молодой инженер выглядел совершенно потерянным. Еще бы, первый серьезный проект, и такой удар.

Я достал из ящика стола коробку «Казбека»:

— Угощайтесь, товарищи.

Соколов благодарно кивнул, достал из серебряного портсигара папиросу. Его руки все еще дрожали, когда он прикуривал от настольной зажигалки «Ронсон».

— Леонид Иванович, — наконец нарушил тишину Величковский, — я не понимаю. Наши испытания… все расчеты… Это какая-то ошибка.

— Не ошибка, — я покачал головой, отказываясь от предложенного Еленой коньяка. — Это игра. И мы просто не знали всех правил.

Котов поднял глаза от своих бумаг:

— Тот перевод через Промбанк. Сто тысяч рублей. Теперь понятно, куда они пошли.

— Не только в этом дело, — Елена стряхнула пепел в малахитовую пепельницу. — Я слышала, Крестовский встречался с кем-то из правых в партии. На его даче в Малаховке.

Сорокин вдруг резко развернулся от окна:

— Но как же так? У нас же все показатели лучше! Прочность выше на тридцать процентов, расход топлива меньше.

— Александр Владимирович, — я усмехнулся, — в политике часто важны не показатели, а связи.

Заводской гудок возвестил об окончании вечерней смены. Его низкий рокочущий звук словно выдернул всех из оцепенения.

— Что будем делать, Леонид Иванович? — Соколов наконец справился с дрожью в руках.

Я встал из-за стола, подошел к окну. В свете уличных фонарей кружились редкие снежинки. Где-то там, в особняке на Малой Никитской, Крестовский наверняка празднует победу. Но это еще не конец.