— Расскажем, расскажем, Мирочка, — глажу ее по лицу. Успокаиваю, как могу. — Ребенок родится, и расскажем, — произношу это и содрогаюсь.
У меня родится ребенок… У меня! Я когда-нибудь к этому привыкну? В данный момент кажется, что никогда.
— Сразу, как родится? — уточняет Мира, шмыгая носом.
— Ну да, — пожимаю плечами. Внутри всю колотит. Будто бомбу кто-то запустил. Я знаю, что она в любом случае взорвется. Но всеми силами пытаюсь отстрочить. — Четыре года я это скрывать не собираюсь. Мне нужно немного времени. Сколько там? Семь-восемь месяцев? — выдыхаю это и тягостно стону.
Господи, я не представляю, как я с этим справлюсь…
— Наверное, семь с половиной, — рассуждает Мира, немного успокаиваясь. — А где ты будешь до родов? Как скрывать собираешься? Мама с папой, если заметят…
— Нет, не дома, конечно, — на ходу соображаю я. — Саульские как-то звали во Владик. Вот к ним я и поеду. Пусть все думают, что я страдаю из-за неудавшегося замужества. Нуждаюсь в смене обстановки и вообще всего.
— Ты с ума сошла, — выдыхает Мира с непонятными для меня интонациями. Кажется, она снова шокирована. — Даже своим не скажешь? Дядя Егор тебя так просто не отпустит.
— Не отпустит, — быстро соглашаюсь я. — Придется им сказать… Только нужно хорошо подумать, как правильно преподнести…
— Боже, Полин… Я боюсь…
— Чего?
— Того, — шепчет с тяжелыми вздохами. — Когда Миша узнает… Он нас убьет.
20
Этот месяц был самым странным периодом в моей жизни. За все тридцать лет. Я тренировался, соблюдал режим, сохранял спокойствие. Только вот силы, которые приходилось затрачивать на то, чтобы держать все это под контролем, были гораздо выше всех привычных показателей.
Я говорил себе, что так нужно. Убеждал себя, что все идет по плану. Достаточно легко в это верил. Но когда Полина вернулась, едва увидел ее, понял: что-то изменилось.
Она выглядела такой холодной и отрешенной, какой никогда в принципе не могла быть Полина Аравина. Должен признать, я растерялся. С того момента понял, что ни хрена я не контролирую. Каким бы сильным и выносливым ни был, взять под контроль весь мир, оказывается, невозможно.
Все обрушивается в один момент.
— Свадьбы не будет, — говорит Полина, как только мы остаемся одни. — Я не выйду за тебя, Миша. Прости.
После привычного «Миша-Миша» оглушает, будто через рупор. Секунд тридцать ничего сказать не могу. Просто смотрю в ее спокойное лицо и осознаю, что теряю.
— Это взвешенное решение? — уточняю якобы сдержанно.
Внутри какой-то огонь разливается. Все охватывает. Пылает каждая мышца, каждая гребаная клетка… Что бы не происходило до этого, что бы не говорила Полина прежде, на такой исход я не рассчитывал. Не готов.
— Да, Миша, это взвешенное решение, — заверяет она. — У меня было больше месяца, чтобы подумать. Я не горячилась и не спешила. Все факторы рассмотрела и поняла, что никак не смогу смириться с тем, что есть между нами сейчас. Этого мало. Я одна не перекрываю.
— Полина… — выдыхаю я, хотя сам до конца не осознаю, что собираюсь сказать.
Чем крыть?
— Не надо, Миша. Никакие убеждения со мной больше не сработают. Я пока была одна… — единственный раз, когда она запинается. — Знаешь, все утихло и у меня. Прошла эта слепая влюбленность, — говорит и как-то грустно усмехается. Выказывает зрелость и мудрость, которых я в ней раньше не замечал. Тихо говорит, без каких-либо нервов. Только у меня дрожь по телу бродит. Непрерывно и внушительно. — Первые чувства — они такие слабые, Миш… Вспыхнули и погасли. Хорошо, что сейчас, — сглатывает, но взгляд не уводит. — Хорошо, что до свадьбы выяснили. Вовремя.
Вовремя?
Грудь изнутри словно кипятком ошпаривает. Что-то надрывается — важное и жизненно-необходимое. Тонко тянет, но, мать вашу, так ощутимо. Все остальное перекрывает эта боль. Перетягивает все силы на то, чтобы глушить и блокировать воспаленный участок… Ничего не получается.
Молчу. Просто смотрю на Полину и не двигаюсь. Чувствую себя роботом. Тем самым, которым она меня окрестила. Сейчас ведь не знает, как горит в груди. Да и не нужно ей знать. Больше не нужно.
— Миша, — улыбается, будто и правда все в порядке. — Я надеюсь, что ты когда-нибудь встретишь ту самую вторую половинку и полюбишь. Потому что любить — это на самом деле прекрасно. Это самое важное. Будь счастлив, Миша. Я тебе этого от всей души желаю.
Полина ушла, а у меня в сознании еще долго стояли ее последние слова. Очень долго. Не день, и не два. Неделю, месяц, год… Сразу после отмены свадьбы улетел в Майами. Казалось, как и раньше, включился в подготовку к бою. Но что-то было не так. Проходило время, а какой-то участок в груди так и оставался пустым. Не хватало… Не хватало самого главного.
Первый раз вернулся в Москву полгода спустя. Намеренно с Полиной встреч не искал. Как бы это выглядело? Но узнал из чужих разговоров, что нет ее в городе. Странно, что Егор Саныч одобрил перевод во Владивосток. Сам я не видел в этом логики и хоть какой-то рациональности. Но кто я такой теперь, чтобы комментировать?
— Миш, может, позвонишь Полине? — выдвинула однажды мама.
— Зачем?