Непобедимый. Право на семью

И я. Еще до того, как из кухни выбегает Егорка и с радостным криком подлетает ко мне. Подхватываю его и прижимаю к груди — внутри неожиданно трясет. Впору лопнуть тому пересушенному болоту. Но, нет. Стоит мне слегка расслабиться, принцесса выкатывает свои дурные манеры.

— Добро пожаловать, Мишенька, — ехидно до скрежета. — У нас как раз твоя любимая рыба на ужин. Садись, милости прошу.

— Полина, — тихо одергивает ее мать.

Я стискиваю челюсти и упорно молчу. Егор Саныч ухмыляется. Кажется, рано я забыл об его участии в направленном против меня сговоре.

— Миша, давай мне Егорку… — забирая сына, Стася Романовна смущенно улыбается. — И… Садись, пожалуйста.

Сажусь, конечно. Хотя ни о каком здоровом аппетите речи быть не может. Взгляда с Полины не свожу. Она выглядит счастливой. Болтает непрерывно. Ест свободно. А вот у меня сердце-таки расходится. Расколачивает вокруг себя небольшое, но все еще дико сковывающее пространство. Долбится с такой силой, будто готово разбиться. И хоть физически это невозможно, с каждым ударом его, мать вашу, клинит и заедает, словно истасканную вусмерть деталь.

— Сессию сдам, можно будет съездить в горы, — выдвигает Полина идею.

Егор Саныч с готовностью кивает.

— Почему бы и нет, — озвучивает вслух. — Давно мы, кстати, в горах не были. Егору полезно будет.

— Угу, — не так активно поддерживает Стася Романовна. — Если Миша не будет против.

Сразу после этого все четверо, включая сына, на меня смотрят. Какое, мать вашу, решение могу принять сейчас? Всем, кроме почти тещи, очевидно, насрать на мое мнение. И я должен дать добро? Да к черту!

— Ну, Миши же не будет в России… — Полина легкомысленно пожимает плечами. — Какая ему разница, где мы с Егором будем на праздники?

— Действительно, — давлю, блядь, агрессивно. И похрен на реакцию несостоявшейся родни. В груди, под толщей удушающего болота, что-то воспаляется и адски жжет. В очередной раз придушить мать моего сына готов. — Такая разница, что я прошу тебя прекратить этот спектакль и лететь со мной.

Воцаряется острая тишина. Я бы назвал ее минусовой. Именно так ощущается.

В какой-то момент Аравины переключают внимание на Полину. Вместе со мной ждут ее ответа. Есть ли принцессе до этого дело? Конечно же, нет. Она просто опускает взгляд и продолжает есть.

Стася Романовна, вынужденно и как-то неловко, постепенно заполняет образовавшуюся тягостную тишину. Что-то рассказывает… А что? Я не вникаю. Даже когда подключается Егор Саныч. До конца трапезы сижу, словно контуженый.

После, когда Аравины удаляются вдвоем в кухню, поднимаюсь за Полиной на второй этаж. Сына несу. Сердце с каждой секундой ускоряется. Пока купаем Егора, пока укладываем спать… Закипаю.

Все силы сгребаю, чтобы уйти, когда сын засыпает.

— Проводи меня, — голос звучит жестче, чем хотел бы.

Иначе не получается. Никак. Сам давлюсь этой оглушающей мрачностью.

На улице холодно. Ожидаемо. Но мне супротив природе жарко. Горю.

Огибаем дом, когда резко оборачиваюсь. С шумным выдохом впечатываю Полину в стену между окнами, за которыми ярко горит свет. Ослепляет до жжения в глазах. А я даже моргнуть не способен. Принцесса коротко охает и, теряя маску, замирает.

— Еще любишь? — хриплю крайне тихо.

Она прикрывает веки. Дрожа ресницами, втягивает и закусывает губы.

— Говори, как есть, — очередной, невообразимо тяжелый сплошной выдох боли.

Вздрагивает несколько раз. Отпуская губы, все мое внимание на мгновение на них уводит. Они припухшие, влажные и с каплей крови.

— Да твою ж мать, принцесса… Вырывай!

— Люблю… — шепчет на волне дрожи. — Люблю, Миша… Миша-Миша…

Трескаются гребаные земляные доспехи. Разлетаются, обнажая горящую душу. И голова вдруг окончательно отключается. Осознаю лишь, что абсолютно нагой перед ней. Уязвим впервые в жизни. Но не пытаюсь закрываться. Как бы странно и незрело это ни было, обрушиваюсь на Полину каким-то безумным поцелуем и походу расстегиваю брюки.

Электрическими импульсами прошивает все тело, каждую открывшуюся и недозревшую клетку. Игнорирую то, как массово они гибнут. Взамен сразу же выступают новые.

Скользнув ладонями Полине между ног, варварски рву тонкие колготки. Сдвигаю белье и врываюсь. Приглушенно стонем почти в унисон, но поцелуй не разрываем. Не замечая выбивающего ребра одуревшего сердца, без стартовой паузы принимаюсь двигаться.

В голове смутно мелькают обрывки странных мыслей. Напоминание о том, сколько мне, блядь, на сегодняшний день лет. Понимание, что я ничего подобного никогда бы в здравом уме не сделал. Не во дворе Аравиных, не с Полиной… Да, мать вашу, получается, только с ней и срываюсь.

Нехарактерно. Несдержанно. Дико.

Не готов отпускать, осознавая, что что-то подобное должен был совершить еще два года назад, когда она говорила, что больше не любит. Но сейчас ведь любит. Любит… Любит…

— Повторяй, — требую, стискивая с неоправданной силой.

— Что?

— Что любишь…

— Люблю…

Вижу это со стороны. Сам себя, окрестив безумцем, разрушаюсь и наслаждаюсь.