Неподведенные итоги

Половина ленты уже была снята, а мысль о том, чтобы найти место для песни, не оставляла меня. Я регулярно напевал ее про себя и окидывал мысленным взором все перипетии «Гусарской баллады».

Приведу текст этой песенки:

Жил-был Анри Четвертый,

Он славный был король,

Вино любил до черта,

Но трезв бывал порой.

Войну любил он страшно

И дрался, как петух.

И в схватке рукопашной

Один он стоил двух.

Еще любил он женщин

И знал у них успех,

Победами увенчан,

Он жил счастливей всех.

Когда же смерть-старуха

Пришла к нему с клюкой,

Ее ударил в ухо

Он рыцарской рукой.

Но смерть, полна коварства,

Его подстерегла

И нанесла удар свой

Ножом из-за угла.

От страшного удара

Кровь хлынула из жил,

И нечестивец старый

Скончался, как и жил.

К сожалению, ни в один эпизод эта песня не влезала. Нужно было совершать насилие над драматургией, а этого я допустить не мог. И однажды все-таки придумал, как ее использовать. Причем не про­сто спасти песню и втиснуть в фильм, а ввести так, чтобы она обога­тила действие, а снятый эпизод придал в свою очередь песне второй, более серьезный смысл.

Я решил совместить первые четыре куплета с кадрами летнего наступления французской армии к Москве, а последние два четверо­стишия – с зимними сценами трагического отступления бывшей ве­ликой армии. Роскошные кавалерийские полки, стремительно углуб­лявшиеся в российские просторы, могучие гвардейцы в медвежьих шапках, топчущие русскую землю, конная артиллерия, мощные обозы с маркитантками в сочетании с легкой песенкой о лихом французском короле создавали картину беспечного и безнаказанно­го вторжения неукротимых войск в нашу страну. Кончался показ на­ступления панорамой на верстовой столб, где славянской вязью было крупно начертано: «На Москву». Наплыв – и этот же указа­тель, покрытый снеговой шапкой, как бы говорил зрителю, что про­шло время. Аппарат панорамировал – и на экране в обратном на­правлении, от Москвы, по снежному тракту, по полям, по бездоро­жью ковыляла, брела, ползла раздетая и разутая орда, ничем не на­поминающая щеголеватых и наглых захватчиков, а в фонограмме звучали слова, повествующие о кончине беспечного гуляки Анри Четвертого.

Шутливая песенка о веселой, разгульной жизни и страшной гибе­ли французского монарха была своеобразным контрапунктом впол­не правдоподобной картине тяжелой ратной жизни. И в результате возникал обобщенный показ Отечественной войны 1812 года (конеч­но, в рамках комедийного жанра); незатейливые куплеты в соедине­нии с изображением неприкрашенных картин наступления и бегства французов раздвинули рамки пьесы и создали образ первоначально­го величия наполеоновских армий и краха их на русской земле.

Это была, как мне казалось, заманчивая находка. Дело осложня­лось только одним. В сценарии существовали кадры французского бегства, и зимой мы этот эпизод сняли. Однако кадров наступления армий Бонапарта в режиссерском сценарии не было и в помине. А следовательно, они никак не отражались в смете и календарном плане. Ведь идея возникла в разгар съемок, а смету и календарь составляют во время подготовки. Снять же большой эпизод с войска­ми, кавалерией, артиллерией, пиротехникой, не имея на это ни ко­пейки денег, ни одного съемочного дня, – задача невозможная. Вдобавок группа отставала от плана, уже образовался немалый перерас­ход средств и нельзя было даже заикнуться о введении в картину но­вого, сложного и дорогостоящего эпизода.

Но мы, убежденные в том, что это улучшит фильм, пошли на риск. Ведь мы же недаром делали комедию об Отечественной войне. Нахальные, партизанские эскапады Дениса Давыдова пришлись нам по душе и послужили примером. И тут я должен отдать должное му­жеству директора фильма Валентина Маслова, который тайком от руководства студии помог мне снять вторжение французов в Россию и организовал конницу, армию, обозы, артиллерию – словом, все, что требовалось для съемки. Я оценил это еще и потому, что судьба самого директора висела буквально на волоске. Из-за плохих производственных показателей группы его намеревались снять с картины. Мало кто на его месте и в его положении поступил бы так. Но и я не забыл его увлеченности картиной, азарта, храбрости. Я сделал все, чтобы отстоять Маслова, – он остался в группе и довел фильм до конца.