Неподведенные итоги

Сейчас собираюсь с Владимиром Куниным делать сценарий по его очень симпатичной повести «Русские на Мариенплатц». Так что соав­торство и сегодня не вызывает у меня идиосинкразии. Здесь все дик­тует целесообразность: получился бы хороший фильм. И когда для этого необходим напарник, замечательно, если он найдется. Конечно, желательно, чтобы соавтор оказался единомышленником, коммуни­кабельным, была бы совместимость групп крови. Обычно все выясня­ется уже на стадии выдумывания сюжета. И дальше – либо процесс совместного творчества продолжается, либо мы мирно расстаемся, подчас сохраняя прекрасные дружеские отношения.

П.С: Как происходит переплавка драматургического материала, родившегося в обоюдных усилиях, когда за работу принимается уже только один из соавторов – режиссер Эльдар Рязанов, переводя доверенное бумаге в фильм?

Э.Р.: Начинается форменный режиссерский диктат (смеется)! Но если серьезно, то скажу так: отталкиваясь от написанного, я все-таки снимаю свое кино. Впрочем, не мне об этом судить...

П.С: Эльдар Александрович, мне кажется, что с «Небес обето­ванных» началось новое кино Рязанова – с большей публицистичес­кой открытостью, с элементами, если хотите, фантастического реа­лизма. Насколько это органично, вопрос особый. Для меня, напри­мер, оказалось неожиданностью воспарение героев на паровозе над твердью земной – образ выразительный, но выбивающийся из вашей стилистики. Или в «Предсказании» – появление молодого двойника героя. Андрей Соколов разительно не похож на себя в воз­расте Олега Басилашвили...

Э.Р.: Зато Олег похож на себя в возрасте Соколова.

П.С.: Требуется некое допущение, чтоб признать их единство.

Это первое. Во-вторых, тот же прием использовал Марлен Хуциев в «Бесконечности». И с такой же, на мой взгляд, убедительностью. Интересно, кто вперед додумался? Впрочем, что я говорю – додумался... В искусстве это уже стало общеупотребительным приемом. Вот я бы хотел...

Э.Р.: Не много ли сразу вопросов?.. Кто раньше придумал, не знаю – фильма Хуциева не видел. Моя повесть написана в девянос­том году. Хуциевской картины еще не было. Наверно, здесь случай, когда каждый из нас пришел к решению самостоятельно.

У меня есть стихотворение, из которого и вышла повесть, – оно родилось лет десять назад: лирический герой встречает в лесу себя молодого, и между ними завязывается разговор. Без знакомства с моими стихами нельзя понять каких-то мотивов и в моих фильмах. Критикам и киноведам здесь видятся отклонения. А это не отклоне­ния. Режиссер, пишущий стихи, пьесы, прозу, ведущий телевизион­ные передачи, естественно, выражается во всем, что он делает. Изви­вы, так сказать, этой души проявляются в совокупном его творчест­ве. И когда в «Небесах обетованных» взмывает в облака паровоз, это «вдруг» предопределено целым рядом вещей.

П.С: Я сказал о другом – о моем зрительском восприятии. Оно не подготовлено к вашему «вдруг» образным строем картины.

Э.Р.: Зрительское восприятие... Вы, наверно, пошли на фильм еще и потому, что в титрах моя фамилия, фамилия режиссера, чьи карти­ны видели. Но может он как-то меняться?.. Да и все ли вам удава­лось посмотреть, что вышло из его рук? Я уже говорил: Ипполит, ко­торый в шубе становится под душ, вызывал подобную же реакцию, а прошло пять лет, и люди привыкли и поверили, что такое приемлемо в искусстве.

П.С: Искусство научает жизнь.

Э.Р.: Или Тарковский. Очень многие сначала не понимали его, а через десять лет фильмы Андрея оказались простыми, понятными, ясными. Моя «Гусарская баллада» поставлена для взрослых. Пят­надцать лет спустя она воспринималась как детская картина. И слава Богу! Этим следует гордиться: фильм жив, изменилась толь­ко аудитория.

Я тоже думал, как подготовить взлет паровоза. Из персонажа, ко­торого играет Басилашвили, сыпался песок – образ старости.

П.С: Бесхитростный, надо признать, образ...

Э.Р.: Может, и бесхитростный, но точный. Хоть и условный. Кадр выпал, став жертвой сокращений. Было еще два или три таких вот странных куска...

П.С: Хотели задать правила игры?

Э.Р.: Как бы задать. Но потом я от этого отказался: зачем потакать нашей совковой привычке ко всему точно объясненному и по­нятному до тошноты. Мировой кинематограф давно все путает, ме­шает, на Западе в фильмах происходит масса невероятного. Вдруг выясняется, что героини Иствуда – ведьмы, и ничего, сие никак не предваряется. Принимай мою фантазию – не принимай – дело твое! Легко согласиться: «Да, я здесь недостаточно сработал». Но на самом деле было не так: я эту картину не хотел снимать до тех пор (было пять вариантов сценария!), пока не придумался взмыв парово­за и улетающие за ним собаки.