Тем временем Олаф
, по совету Беоргтнота, приказал, чтобы Вулфлака подвесили на западных воротах городских укреплений, на виду у осаждающего войска. Узрев это, Альфред преисполнился гнева и печали и объявил, что сдастся врагу взамен епископа. Таны (а с ними лицемер Беоргтнот и его сообщники) со слезами на глазах молили его не делать этого, ибо, как они говорили, датчане непременно его убьют. Но Альфред ответил, что употребит ныне своювласть для назначения себе преемника и останавливает выбор на своем племяннике, который, если сам он умрет, прекрасно его заменит. Дошло до того, что самые верные из танов, видя его решимость, попытались силой помешать ему выйти за порог его личных покоев.Король же
, накануне условленного десятого дня, когда Вулфлака должны были убить, воспользовался предрассветной темнотой и бежал, переодевшись в платье одного из своих слуг. Неузнанный, он добрался до конюшен, где держали армейских лошадей, и нашел своего собственного жеребца – свирепого Ведерстепу, не подпускавшего к себе никакого другого наездника. Пока король седлал его, жеребец артачился, но с Альфредом на спине успокоился, потому что узнал своего хозяина. От шума проснулся младший конюх и, как только убедился, что жеребец затих, сразу понял: незнакомый наездник не кто иной, как сам король.– Кстати, – вставил я, – не знаю, знакома ли тебе картина Ландсира из Национальной галереи на этот самый сюжет?
– Ландсира? – Остин улыбнулся.– Как она называется? «По следу короля»?
Я мгновенно понял, что это шутка, и рассмеялся:
– Нет, это брат Эдвина, Чарлз Ландсир. Название картины: «Верный конюх узнает короля Альфреда». Очень трогательная сцена. На переднем плане король, в его благородных чертах перемешаны прекрасно отображенные художником вина и благорасположенность; он отворачивает голову, услышав изумленный возглас, только что сорвавшийся с уст красивого юноши, который взирает на короля с почтением и преданностью.
Остин вынул изо рта трубку и улыбнулся.
– В самом деле? Непременно посмотрю, когда в следующий раз буду в Лондоне.
В его словах мне почудился какой-то намек, но смысла я не понял.
Ну ладно, вернемся к Гримбалду.