Непогребенный

– Однако у доктора Шелдрика имеется черновик следующего выпуска, который включает период гражданской войны, – вмешался доктор Систерсон.– Собственно, он находится сейчас у меня: доктор Шелдрик любезно предложил мне прочесть его и высказать свои скромные советы.

– Буду ждать публикации с величайшим интересом. Доктор Систерсон бросил взгляд на коллегу:

– А что, если я одолжу черновик доктору Куртину?

– Почему бы и нет, – бросил тот не особенно любезно.

– Он у меня в конторе, – пояснил доктор Систерсон.– У вас есть время пройтись туда со мной?

Я изъявил готовность и поблагодарил обоих джентльменов. Мы расстались с доктором Шелдриком и направились к ризнице.

– Управитель сегодня немного озабочен, – пояснил доктор Систерсон, как только мы отдалились от доктора Шелдрика.– Прошлым вечером был довольно неприятный эпизод во время...

– Простите. Извините, что прерываю вас, но не могли бы вы сказать, кто эта леди?

Женщина, которую я видел до обеда на крыльце библиотеки, следовала по другой стороне площади перпендикулярно курсу доктора Шелдрика и, встретив его, остановилась и заговорила.

– Это миссис Локард, – с улыбкой отозвался собеседник.– Приятнейшая дама, большая подруга моей жены.

– А также доктора Шелдрика, насколько я могу судить, – не без шаловливости добавил я.– Он прямо-таки расплылся в улыбке.

Доктор Систерсон оглянулся, усмехнулся, и мы двинулись дальше.

– Вы совершенно правы. Ее нельзя не любить. Вскоре мы оказались в конторе ризничего, и он протянул мне толстую пачку листов, исписанных, как я заметил, очень аккуратным, но не слишком изящным почерком.

Не удержавшись, я спросил:

– Не понимаю, почему доктор Локард не упомянул работы доктора Шелдрика, когда я сегодня утром спрашивал его об истории фонда?

Доктор Систерсон игриво погрозил мне пальцем:

– Ну-ну, доктор Куртин. Не толкайте меня на нескромность.

Я рассмеялся, поблагодарил его, сунул рукопись под мышку и вышел. В два я снова приступил к работе в пыльном подвале. Скоро появился Поумранс и уделил мне полчаса, но он был так рассеян и неуклюж, что я почувствовал облегчение, когда он удалился пить чай.

Приблизительно в три ко мне спустился Куитрегард и сказал, что доктор Локард приглашает меня на чашку чаю. Я обрадовался случаю выйти на свежий воздух.

Когда я вошел в кабинет, библиотекарь поднялся мне навстречу. На его столе стояли чайник, две чашки, тарелки и два блюда – одно с сандвичами, другое с пирожными.

– Поскольку мы утром говорили о Фрите, – начал он, – вам, наверное, будет интересно взглянуть на его портрет.– Он указал на картину, висевшую у окна, и я подошел ближе.

– Написано через несколько месяцев после его назначения настоятелем.

Как ни странно, портрет изображал не властного, неразборчивого в средствах человека, а, наоборот, вдумчивого и даже утонченного. Я обернулся к библиотекарю:

– Если бы вы мне сказали, что это Бергойн, я бы не удивился. Это лицо скорее аристократа и ученого, чем человека суетного и сластолюбивого.

– К сожалению, Бергойн ни разу не позировал для портрета, или же его портреты не сохранились. Но Фрит, невзирая на свои слабости, имел и большие заслуги. Он отличался способностями и усердием и многое сделал для фонда. От Бергойна остались не живописные изображения, а научные работы.– Он указал на ряд томов в старинном книжном шкафу.– Это издание одного сирийского манускрипта – до сих пор считающееся авторитетным. А теперь позвольте мне сменить тему и продемонстрировать вам одно из самых двусмысленных сокровищ библиотеки.– Он подошел к стеклянной витрине у стены, отпер ее и достал большую рукопись на пергаменте.– Что вы об этом скажете?

Я внимательно осмотрел рукопись, чтобы не ляпнуть второпях глупость. Похоже было, что это средневековый документ, переписанный на пергамент красивым канцелярским почерком.

– Это, без сомнения, какой-то юридический акт, и относится он, я бы сказал, к началу пятнадцатого века.

– Верно. Так вот, казначей Бергойн желал собрать деньги, чтобы спасти здание собора, которое находилось тогда в очень плохом состоянии. Ему пришла мысль ради экономии упразднить одно из учреждений фонда.

– И на чем он остановил выбор?

– На колледже регентов. Школе церковной музыки, где обучали мальчиков и юношей не только для местного хора, но и для хоров других соборов. Бергойн сумел привлечь на свою сторону большинство в капитуле, однако Фрит воспротивился и, что характерно, отказался признать свое поражение. Он с моим предшественником по должности – неким Холлингрейком – переворошил массу старинных записей фонда и через неделю или две извлек документ, который похерил замыслы Бергойна... Между прочим, не забывайте о сандвичах и пирожных. Их приготовила моя жена. Так вот, этот документ мы и держим сейчас в руках – оригинальный акт дарения, датированный тысяча четыреста двадцать четвертым годом.

– Так я был прав! – вырвалось у меня. Чуть помолчав, доктор Локард продолжил: