Непокорная фрау Мельцер

От нее пахло сигаретным дымом. Когда-нибудь он докажет бабушке, что она тайком курит. Когда-нибудь – когда она окажется неосторожной и даст себя поймать.

Он закрыл окно и повернулся. Фрау фон Доберн стояла у письменного стола и проверяла его арифметические задачи. Пусть смотрит сколько угодно, все было правильно.

– Перепиши задание заново: твой почерк ужасен!

Он не подумал об этом. Она была глупой. Уже дважды не заметила арифметических ошибок в задачах Додо; ей только было важно, чтобы цифры и буквы были аккуратно написаны. И все же, наверное, лучше было не жаловаться, иначе она лишит его полчаса игры на фортепиано.

– Затем ты пятьдесят раз напишешь фразу: «Я больше никогда не буду высовываться из окна, потому что могу упасть вниз».

Прощай фортепиано. Вероятно, этой писаниной он будет занят до конца дня. Лео был зол. На гувернантку. На бабушку, которую так легко было обмануть. На маму, которая вечно торчала в своем дурацком ателье и больше не заботилась ни о Додо, ни о нем. На тетю Китти, которая просто уехала с Хенни. На папу, который не мог терпеть эту старую госпожу Доберн, но и не увольнял ее, на…

– Можешь начинать прямо сейчас!

Он сел за свою парту, которая стояла рядом с партой Додо. Папа купил их, когда они пошли в школу, потому что писать за партой якобы полезнее для здоровья детей. Скамья была прочно привинчена к парте, чтобы не двигать ее. Сверху было место для ручек и карандашей, рядом – углубление, где стояла чернильница. Крышка парты была наклонной, и ее можно было складывать, а под ней находилось отделение для книг и тетрадей. Все как в школе, только гувернантка ежедневно проверяла отделение для книг, поэтому там невозможно было что-то спрятать. Ноты, например. Или печенье. Однажды она нашла их и сразу забрала. В следующий раз он положит туда мышеловку, и она закричит, когда та сработает и прищемит ей пальцы.

Ради этого он даже готов был сто раз написать: «Мне не разрешается прятать мышеловку в письменном столе, потому что моя гувернантка может прищемить в ней свои пальцы». Завтра он спросит об этом Брунненмайер. Или Герти. Августа больше не появлялась, потому что стала слишком толстой с ребенком в животе. Но все они не любили гувернантку. Особенно Брунненмайер. Она однажды сказала, что эта грымза принесет много бед на виллу.

– Как насчет того, чтобы начать писать, а не пялиться в пустоту? – с холодной иронией спросила госпожа фон Доберн.

Он приподнял крышку парты и достал «тетрадь для дополнительных работ». Она уже была наполовину заполнена дурацкими предложениями вроде: «Я не должен шептаться с моей сестрой, потому что это невежливо» или «Я не должен рисовать ноты в моей тетради для письма, потому что там только пишут, а не рисуют». Все было обильно украшено чернильными кляксами – как и его пальцы. В начале второго учебного года они гордились тем, что теперь могут писать карандашом и даже пером, и чернилами. Теперь он охотно бы отказался от этой глупой затеи из-за постоянных клякс.

– У тебя есть полчаса, Леопольд. Сейчас я дам твоей сестре урок игры на фортепиано, а потом мы вместе пойдем подышать свежим воздухом.

Он обмакнул перо в чернила и осторожно провел им по краю стеклянной баночки, чтобы удалить лишнюю синюю краску. Затем нехотя начал писать первые слова, но сразу на белую бумагу капнула блестящая жирная чернильная клякса. Неважно, что он делал, с этим глупым пером просто невозможно было аккуратно писать. Недавно на ужине Клиппи показывал свою ручку «Waterman», которую он получил из Америки с пером из настоящего золота. Ею можно было писать, не макая кончик в чернила, и ручка не оставляла клякс. Но папа сказал, что такое устройство невероятно дорогое и слишком большое и тяжелое для его маленьких пальцев. Опять пальцы! Но почему они не хотят расти!

После двух предложений он глубоко вздохнул и положил перо обратно в чернильницу. Вся рука уже болела от этой чепухи, которую он здесь должен был писать. Снизу снова послышались звуки музыкальных гамм, сначала до мажор, затем ля минор, затем соль мажор… Конечно, Додо сразу же споткнулась о черную клавишу «фа диез». Бедная Додо, она, наверное, никогда не сможет хорошо играть на фортепиано, да она и не хотела этого. Додо хотела стать авиатором. Но об этом знали только он и мама.

Лео вытер испачканную чернилами руку о тряпку и встал. На самом деле не имело значения, напишет ли он эту бессмысленную ерунду сейчас или после ужина – полчаса за фортепиано все равно пропали. С тем же успехом он мог бы сейчас сбегать на кухню и посмотреть, не испекла ли Брунненмайер печенье. Он тихо открыл дверь и побежал по коридору к служебной лестнице. Здесь он был в безопасности – гувернантка никогда не пользовалась ею, она предпочитала подниматься по главной лестнице, как член семьи. Он также был в безопасности на кухне, где она редко показывалась.

– А, вот и Лео! – воскликнула Брунненмайер, когда он появился внизу. – Убежал от своей няньки, пацан? Иди сюда скорее…