Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

На следующее утро тварь никуда не делась — к облегчению всех, кроме меня, — и продолжала свое нечеловечески терпеливое бдение. Глядя на нее со стоянки, зная, что скоро я увижу и почую ее вблизи, я напомнил себе, что она владеет искусством занимать чужие тела. Окружавшие ее плоть и кости не были такими изначально. Я гадал, что стало с предыдущим их обитателем, с той частью его, которую невозможно было увидеть или взвесить, которая, должно быть, когда-то любила и мечтала.

Я гадал, что стало со всеми ними — мертвыми, изгнанными, нерожденными.

И никогда не был меньше уверен в том, что знаю ответ, чем входя в здание стадиона.

«К этому привыкаешь», — сказала мне Лорелея, имея в виду ощущение пустоты и отчаяния, которое исходит от этих тварей; для привыкания было еще слишком рано, но это не имело значения, потому что если бои тебя чему-то и учат, так это тому, как идти на ринг вопреки своему страху.

Вверх по пандусам, вверх и вокруг, и чем выше мы поднимались, тем меньше нам попадалось следов человеческого присутствия. Есть места, куда не суются даже городские кочевники.

В конце концов — хотя встреча с тварью и не была концом — трудно представить себе более сильный страх с менее очевидной причиной его ощущать.

В поисках демона я прошел по паре коротких коридоров, которые вывели меня на узкую платформу за буквами на крыше стадиона. И он был там. Как будто только меня и ждал.

Я набросился на него сбоку и обхватил руками за талию, пригнувшись и уткнувшись головой в его грудную клетку. Ногу, которая оказывается позади ног твоего соперника, нужно просто поднять и позволить гравитации сделать свое дело. Это называется подсадом. Не налажай с приземлением и перекатом — и окажешься сверху. Простейший прием. Хрестоматийный даже.

Я заехал твари локтем в висок, а потом, извернувшись всей верхней частью туловища, влепил ей хук в челюсть. Другого способа с ней совладать я не знал, ведь, что бы ни поселилось в этом теле, оно наверняка все еще было уязвимо для физических травм. Врежь ей по башке, встряхни мозги, и она на какое-то время вырубится.

Успех.

Лишь после того, как это закончилось, я заметил ее лицо. И порадовался, что зашел сбоку. Сначала мне показалось, что кожа облезала с нее слоями, но, с интересом и омерзением приглядевшись, я увидел, что на самом деле ее лицо… цвело. Новые черты и текстуры прорастали на нем, точно волнистые грибки на упавшем дереве в лесу.

Я поверить не мог, что все оказалось так просто.

Теперь, оглядываясь назад, я не могу не задаться вопросом, не подыгрывал ли мне демон, не терзала ли его скука или ностальгия и не воспользовался ли он возможностью вернуться назад во времени и заново пережить собственную версию золотых деньков?

* * *

Ну же. Спрашивайте. Вопросы ведь очевидны: неужели никто из тех, кто знал об их существовании, этого раньше не пробовал? Неужели никто и никогда не пытался заговорить с одним из этих современных демонов? Неужели Маркус и впрямь думал, что он будет первым?

Нет, нет и нет.

Маркус хотел стать первым, кто чего-нибудь добьется.

Дело было не в том, что они не умели говорить. И не в том, что они не умели общаться на современных языках, — конечно же, умели, и общались, когда хотели этого. Скорее всего, их забавляло, будучи загнанными в угол, отказываться говорить на каких-либо языках, кроме тех, которых не понимал почти никто из живущих. Было установлено, что они извергали насмешки на старофранцузском, древнескандинавском, среднеанглийском, раннем варианте каталанского, полудюжине мезоамериканских диалектов и прочих языках, в основном мертвых… но это становилось ясно, когда было уже слишком поздно — заемные тела распадались, их жильцы ускользали.

Маркус намеревался встретить их во всеоружии. Как оказалось, он был не просто целеустремленным человеком. Он был еще и гением-полиглотом.

Представляете ли вы себе, как сбивает с толку разговор с собеседником, который с каждым предложением переключается на новый язык? Каково это — не понимать не только смысла, но и самих слов, совершенно незнакомых, не встречавшихся даже в кино? Маркус мог совершенно свободно болтать на аккадском, арамейском, древнекоптском. Он потратил множество лет на изучение почти тридцати забытых языков в ожидании именно этого момента. А Фиби, вместе с командой гиков, с которыми связывалась по Сети, разработала алгоритм распознавания языка и аудиовизуальную программу-переводчик, в базе данных которой была еще сотня допотопных наречий и алфавитов.

— Она еще довольно глючная, но работает, — сказала мне Фиби после демонстрации. — Даже если с согласованием будут проблемы — возможно, найдется демон, который оценит попытку.

Я сказал ей, что технология, которую они изобрели, наверняка стоит миллионы. Ей было все равно, потому что какое значение это имеет в обреченном мире? Четыре года работы в службе техподдержки «Хьюлетт-Паккард» убедили ее, что настолько тупой биологический вид долго просуществовать не может.

Ну что ж, давайте. Спросите снова: а как насчет латыни? Кто-то же наверняка пробовал говорить с ними на латыни.